Былъ горный путь угрюмъ и дикъ,
А менестрель ужъ былъ старикъ,
Но взоръ его печальныхъ глазъ,
Гдѣ пламень юности угасъ,
5 Его усталыя черты—
Слѣды хранили красоты,
И было видимо, что онъ
Для лучшей доли былъ рожденъ.
Исчезло все… Лишь арфа та,
10 Что̀ несъ подростокъ-сирота—
Осталась арфой тѣхъ временъ,
Когда—пѣвецъ послѣдній—онъ
О славѣ пѣлъ и о бояхъ,
О пролетѣвшихъ славныхъ дняхъ.
15 Друзья пѣвца въ краю родномъ
Заснули всѣ послѣднимъ сномъ,
И часто жаждалъ онъ съ тоской
Сойдти за ними на покой…
Теперь съ зарей и при лунѣ
20 Не мчится онъ на скакунѣ
И за̀мка жителей порой
Не тѣшитъ чудною игрой;
Замолкъ навѣкъ его аккордъ,
Что̀ лэди слушала и лордъ—
25 Исчезло все, какъ дивный сонъ!
Престолъ Стюартовъ оскверненъ:
Пришлецъ свой празднуетъ успѣхъ,
Был горный путь угрюм и дик,
А менестрель уж был старик,
Но взор его печальных глаз,
Где пламень юности угас,
5 Его усталые черты —
Следы хранили красоты,
И было видимо, что он
Для лучшей доли был рождён.
Исчезло всё… Лишь арфа та,
10 Что нёс подросток-сирота —
Осталась арфой тех времён,
Когда — певец последний — он
О славе пел и о боях,
О пролетевших славных днях.
15 Друзья певца в краю родном
Заснули все последним сном,
И часто жаждал он с тоской
Сойти за ними на покой…
Теперь с зарёй и при луне
20 Не мчится он на скакуне
И за́мка жителей порой
Не тешит чудною игрой;
Замолк навек его аккорд,
Что леди слушала и лорд —
25 Исчезло всё, как дивный сон!
Престол Стюартов осквернён:
Пришлец свой празднует успех,
