Мы ее убирали въ гробу.
Мы недолго винили судьбу;
20 Горе женщинъ бываетъ не вѣчно,
И поэта печаль—скоротечна.
Но проходятъ недѣли, и вновь,
Привлеченные странною силой,
Мы печально стоимъ надъ могилой,
25 Гдѣ покоится наша любовь.
Родилась она вешней порой,
Вмѣстѣ съ первымъ расцвѣтомъ сиреней,
А скончалась ненастной, сырой
И туманной порою осенней.
30 — Черезчуръ холодна и чиста!—
Эскулаповъ вѣщали уста.
Я простилъ имъ тогда поневолѣ,
Но теперь не прощаю имъ болѣ.
И себѣ повторяю я вновь,
35 Приближаясь къ завѣтной могилѣ:
— Слишкомъ рано мы нашу любовь,
Слишкомъ рано навѣкъ схоронили!—
Мы расторгли волшебныя звенья,
Но возможно ихъ снова связать,
40 И любовь возродится опять
Изъ могильнаго мрака забвенья.
Нѣтъ, не надо! Въ объятіяхъ сна
Пусть покоится мирно она!
Мы её убирали в гробу.
Мы недолго винили судьбу;
20 Горе женщин бывает не вечно,
И поэта печаль — скоротечна.
Но проходят недели, и вновь,
Привлечённые странною силой,
Мы печально стоим над могилой,
25 Где покоится наша любовь.
Родилась она вешней порой,
Вместе с первым расцветом сиреней,
А скончалась ненастной, сырой
И туманной порою осенней.
30 — Чересчур холодна и чиста! —
Эскулапов вещали уста.
Я простил им тогда поневоле,
Но теперь не прощаю им боле.
И себе повторяю я вновь,
35 Приближаясь к заветной могиле:
— Слишком рано мы нашу любовь,
Слишком рано навек схоронили! —
Мы расторгли волшебные звенья,
Но возможно их снова связать,
40 И любовь возродится опять
Из могильного мрака забвенья.
Нет, не надо! В объятиях сна
Пусть покоится мирно она!