— Нѣтъ, не утерпѣла, мой милый! Теперь, прости навсегда!
Она убѣжала, бросилась въ постель и залилась слезами, которыя такъ долго сдерживала.
— „Содержаніе повѣсти — любовь, главное лицо — женщина, — это хорошо, хотя бы сама повѣсть и была плоха“, — говоритъ читательница. — Это правда, говорю я.
Читатель не ограничивается такими легкими заключеніями, — вѣдь у мужчины мыслительная способность и отъ природы сильнѣе, да и развита гораздо больше, чѣмъ у женщины; онъ говоритъ, — читательница тоже вѣроятно думаетъ это, но не считаетъ нужнымъ говорить, и потому я не имѣю основанія спорить съ нею, — читатель говоритъ: „я знаю, что этотъ застрѣлившійся господинъ не застрѣлился“. Я хватаюсь за слово „знаю“ и говорю: ты этого не знаешь, потому что этого тебѣ еще не сказано, а ты знаешь только то, что̀ тебѣ скажутъ; самъ ты ничего не знаешь, не знаешь даже того, что тѣмъ, какъ я началъ повѣсть, я оскорбилъ, унизилъ тебя. Вѣдь ты не зналъ этого, — правда? — ну, такъ знай же.
Да, первыя страницы разсказа обнаруживаютъ, что я очень плохо думаю о публикѣ. Я употребилъ обыкновенную хитрость романистовъ: началъ повѣсть эффектными сценами, вырванными изъ середины или конца ея, прикрылъ ихъ туманомъ. Ты, публика, добра, очень добра, а потому ты неразборчива и недогадлива. На тебя нельзя положиться, что ты съ первыхъ страницъ можешь различить, будетъ ли содержаніе повѣсти стоить того, чтобы прочесть ее, у тебя плохое чутье, оно нуждается въ пособіи, а пособій этихъ два: или имя автора, или эффектность манеры. Я разсказываю тебѣ еще первую свою повѣсть, ты еще не пріобрѣла себѣ сужденія, одаренъ ли авторъ художественнымъ талантомъ (вѣдь у тебя такъ много писателей, которымъ ты присвоила художественный талантъ!), моя подпись еще не заманила бы тебя, и я долженъ былъ забросить тебѣ удочку съ приманкою эффектности. Не осуждай меня за то, — ты сама виновата; твоя простодушная наивность принудила меня унизиться до этой пошлости. Но теперь ты уже попалась въ мои руки, и я могу продолжать разсказъ, какъ по-моему слѣдуетъ, безъ всякихъ уловокъ. Дальше не будетъ таинственности, ты всегда будешь за двадцать страницъ впередъ видѣть развязку каждаго положенія, а на первый случай я скажу тебѣ и развязку всей повѣсти: дѣло кончится весело, съ бокалами, пѣснью; не будетъ ни эффектности, никакихъ прикрасъ. Автору не до прикрасъ, добрая публика, потому что онъ все думаетъ о томъ, какой сумбуръ у тебя въ головѣ, сколько лишнихъ, лишнихъ страданій дѣлаетъ каждому человѣку дикая путаница твоихъ понятій. Мнѣ жалко и смѣшно смотрѣть на тебя: ты такъ немощна и такъ зла отъ чрезмѣрнаго количества чепухи въ твоей головѣ.
Я сердитъ на тебя за то, что ты такъ зла къ людямъ, а вѣдь люди — это ты: что же ты такъ зла къ самой себѣ? Потому я и браню тебя. Но ты
