стерскою гораздо болѣе обыкновеннаго. Но опять, я дѣлала это только по усилію своей воли. Вѣдь я понимала, что мое присутствіе въ мастерской нужно только на часъ, на полтора, что если я остаюсь въ ней дольше, я ужь беру на себя искусственное занятіе, что оно полезно, но все не необходимо для дѣла. И потомъ, самое дѣло это — развѣ оно можетъ служить важною опорою для обыкновенныхъ людей, какъ я? Рахметовы — это другая порода; они сливаются съ общимъ дѣломъ такъ, что оно для нихъ необходимость, наполняющая ихъ жизнь; для нихъ оно даже замѣняетъ личную жизнь. А намъ, Саша, недоступно это. Мы не орлы, какъ онъ. Намъ необходима только личная жизнь. Мастерская — развѣ это моя личная жизнь? Это дѣло — не мое дѣло, чужое. Я занимаюсь имъ не для себя, а для другихъ; пожалуй, и для моихъ убѣжденій. Но развѣ человѣку, — такому, какъ мы, не орлу, — развѣ ему до другихъ, когда ему самому очень тяжело? Развѣ его занимаютъ его убѣжденія, когда его мучатъ его чувства? Нѣтъ, нужно личное дѣло, необходимое дѣло, отъ котораго зависѣла бы собственная жизнь, такое дѣло, которое лично для меня, для моего образа жизни, для моихъ средствъ къ жизни, для всего моего положенія въ жизни, для всей моей судьбы, было бы важнѣе всѣхъ моихъ увлеченій страстью; только такое дѣло можетъ служить опорою въ борьбѣ со страстью, только оно не вытѣсняется изъ жизни страстью, а само заглушаетъ страсть, только оно даетъ силу и отдыхъ. Я хочу такого дѣла.
— Такъ, мой другъ, такъ, — горячо говорилъ Кирсановъ, цалуя жену, у которой горѣли глаза отъ одушевленія. — Такъ, и до сихъ поръ я не думалъ объ этомъ, когда это такъ просто; я не замѣчалъ этого! Да, Вѣрочка, никто другой не можетъ думать за самого человѣка. Кто хочетъ, чтобъ ему было хорошо, думай самъ за себя, заботься самъ о себѣ, — другой никто не замѣнитъ. Такъ любить, какъ я, и не понимать, пока ты сама не растолковала! Но, — продолжалъ онъ, уже смѣясь и все цалуя жену: — почему жь ты видишь въ этомъ надобность теперь? собираешься влюбиться въ кого, Вѣрочка, — да?
Вѣра Павловна расхохоталась, и долго они оба не могли сказать ни слова отъ смѣха.
— Да, теперь мы оба можемъ это чувствовать, — заговорила наконецъ она: — я теперь могу, также какъ и ты, навѣрное знать, что ни съ тобою, ни со мною не можетъ случиться ничего подобнаго. Но, серьезно, знаешь ли, что мнѣ кажется теперь, мой милый: если моя любовь къ Дмитрію не была любовью женщины, уже развившейся, то и онъ не любилъ меня въ томъ смыслѣ, какъ мы съ тобою понимаемъ это. Его чувство ко мнѣ было соединеніе очень сильной привязанности ко мнѣ, какъ другу, съ минутными порывами страсти ко мнѣ, какъ женщинѣ; дружбу онъ имѣлъ лично ко мнѣ, собственно ко мнѣ; а эти порывы искали только женщины: ко мнѣ, лично ко мнѣ они имѣли мало отношенія. Нѣтъ, это не была любовь. Развѣ онъ много занимался мыслями обо мнѣ? Нѣтъ, онѣ не были для него занимательны. Да, и съ его стороны, какъ съ моей, не было настоящей любви.
— Ты несправедлива къ нему, Вѣрочка.
— Нѣтъ, Саша, это такъ. Въ разговорѣ между мною и тобою напрасно
