— А подъ какимъ же предлогомъ мы пріѣхали? фи, какая гадкая лѣстница! Такихъ я и въ Парижѣ не знала.
— Все равно, что вздумается. Мать даетъ деньги въ залогъ, сними брошку. Или вотъ, еще лучше: она даетъ уроки на фортепьяно. Скажемъ, что у тебя есть племянница.
Матрена въ первый разъ въ жизни устыдилась своей разбитой скулы, узрѣвъ мундиръ Сержа и въ особенности великолѣпіе Жюли: такой важной дамы она еще никогда не видывала лицомъ къ лицу. Въ такое же благоговѣніе и неописанное изумленіе пришла Марья Алексѣвна, когда Матрена объявила, что изволили пожаловать полковникъ NN съ супругою. Особенно это: „съ супругой“! — Тотъ кругъ, сплетни о которомъ спускались до Марьи Алексѣвны, возвышался лишь до дѣйствительно статскаго слоя общества, а сплетни объ настоящихъ аристократахъ уже замирали въ пространствѣ на половинѣ пути до Марьи Алексѣвны; потому она такъ и поняла въ полномъ законномъ смыслѣ имена „мужъ и жена“, которыя давали другъ другу Сержъ и Жюли по парижскому обычаю. Марья Алексѣвна оправилась наскоро и выбѣжала.
Сержъ сказалъ, что очень радъ вчерашнему случаю и проч., что у его жены есть племянница и проч., что его жена не говоритъ по-русски, и потому онъ переводчикъ.
— Да, могу благодарить моего создателя, — сказала Марья Алексѣвна: — у Вѣрочки большой талантъ учить на фортепьянахъ, и я за счастье почту, что она вхожа будетъ въ такой домъ; только учительница-то моя не совсѣмъ здорова, — Марья Алексѣвна говорила особенно громко, чтобы Вѣрочка услышала и поняла появленіе перемирія, а сама, при всемъ благоговѣніи, такъ и впивалась глазами въ гостей: — не знаю, въ силахъ ли будетъ выйти и показать вамъ пробу свою на фортепьянахъ. — Вѣрочка, другъ мой, можешь ты выйти, или нѣтъ?
Какіе-то посторонніе люди, — сцены не будетъ, — почему ужь не выйти? — Вѣрочка отперла дверь, взглянула на Сержа и вспыхнула отъ стыда и гнѣва.
Этого не могли бы не замѣтить и плохіе глаза, а у Жюли были глаза чуть ли не позорче, чѣмъ у самой Марьи Алексѣвны. Француженка начала прямо:
— Милое дитя мое, вы удивляетесь и смущаетесь, видя человѣка, при которомъ были вчера такъ оскорбляемы, который, вѣроятно, и самъ участвовалъ въ оскорбленіяхъ. Мой мужъ легкомысленъ, но онъ все-таки лучше другихъ повѣсъ. Вы его извините для меня, я пріѣхала къ вамъ съ добрыми намѣреніями. Уроки моей племянницѣ — только предлогъ; но надобно поддержать его. Вы сыграете что-нибудь, — покороче, — мы пойдемъ въ вашу комнату и переговоримъ. Слушайтесь меня, дитя мое.
Та ли это Жюли, которую знаетъ вся аристократическая молодежь Петербурга? Та ли это Жюли, которая отпускаетъ штуки, заставляющія краснѣть иныхъ повѣсъ? Нѣтъ, это княгиня, до ушей которой никогда не доносилось ни одно грубоватое слово.
Вѣрочка сѣла дѣлать свою пробу на фортепьяно. Жюли стала подлѣ нея, Сержъ занимался разговоромъ съ Марьей Алексѣвною, чтобы вывѣдать, каковы именно ея дѣла съ Сторешниковымъ. Черезъ нѣсколько минутъ Жюли остановила Вѣрочку, взяла ее за талью, прошлась съ нею по залу, потомъ увела ее
