рублей полтораста, она тоже пустила ихъ въ оборотъ подъ залоги, дѣйствовала гораздо рискованнѣе мужа, и нѣсколько разъ попадалась на удочку; какой-то плутъ взялъ у нея 5 руб. подъ залогъ паспорта, — паспортъ вышелъ краденый, и Марьѣ Алексѣвнѣ пришлось приложить еще рублей 15, чтобы выпутаться изъ дѣла; другой мошенникъ заложилъ за 20 рублей золотые часы, — часы оказались снятыми съ убитаго, и Марьѣ Алексѣвнѣ пришлось поплатиться порядкомъ, чтобы выпутаться изъ дѣла. Но если она терпѣла потери, которыхъ избѣгалъ мужъ, разборчивый въ пріемѣ залоговъ, зато и прибыль у нея шла быстрѣе. Подъискивались и особенные случаи получать деньги. Однажды, — Вѣра Павловна была еще тогда маленькая: при взрослой дочери Марья Алексѣвна не стала бы дѣлать этого, а тогда почему было не сдѣлать? ребенокъ вѣдь не понимаетъ! и точно, сама Вѣрочка не поняла бы, да, спасибо, кухарка растолковала очень вразумительно; да и кухарка не стала бы толковать, потому что дитяти этого знать не слѣдуетъ, но такъ уже случилось, что душа не стерпѣла послѣ одной изъ сильныхъ потасовокъ отъ Марьи Алексѣвны за гульбу съ любовникомъ (впрочемъ, глазъ у Матрены былъ всегда подбитый не отъ Марьи Алексѣвны, а отъ любовника, — а это и хорошо, потому что кухарка съ подбитымъ глазомъ дешевле!) Такъ вотъ однажды пріѣхала къ Марьѣ Алексѣвнѣ невиданная знакомая дама, нарядная, пышная, красивая, пріѣхала и осталась погостить. Недѣлю гостила смирно, только все ѣздилъ къ ней какой-то статскій, тоже красивый, и дарилъ Вѣрочкѣ конфекты, и надарилъ ей хорошихъ куколъ, и подарилъ двѣ книжки, обѣ съ картинками; въ одной книжкѣ были хорошія картинки, — звѣри, города; а другую книжку Марья Алексѣвна отняла у Вѣрочки, какъ уѣхалъ гость, такъ что только разъ она и видѣла эти картинки, при немъ: онъ самъ показывалъ. Такъ съ недѣлю гостила знакомая, и все было тихо въ домѣ: Марья Алексѣвна всю недѣлю не подходила къ шкапчику (гдѣ стоялъ графинъ съ водкой), ключъ отъ котораго никому не давала, и не била Матрену, и не била Вѣрочку, и не ругалась громко. Потомъ, одну ночь, Вѣрочку безпрестанно будили страшныя вскрикиванья гостьи, и ходьба и суетня въ домѣ. Утромъ Марья Алексѣвна подошла къ шкапчику и дольше обыкновеннаго стояла у него, и все говорила: „слава Богу, счастливо было, слава Богу!“ даже подозвала къ шкапчику Матрену и сказала; „на здоровье, Матренушка, вѣдь и ты много потрудилась“, и послѣ не то, чтобы драться да ругаться, какъ бывало въ другія времена послѣ шкапчика, а легла спать, поцѣловавши Вѣрочку. Потомъ опять недѣлю было смирно въ домѣ, и гостья не кричала, а только не выходила изъ комнаты, а потомъ уѣхала. А черезъ два дня послѣ того, какъ она уѣхала, приходилъ статскій, только уже другой статскій, и приводилъ съ собою полицію, и много ругалъ Марью Алексѣвну; но Марья Алексѣвна сама ни въ одномъ словѣ не уступала ему и все твердила: „я никакихъ вашихъ дѣловъ не знаю. Справьтесь по домовымъ книгамъ, кто у меня гостилъ: псковская купчиха Савастьянова, моя знакомая, вотъ вамъ и весь сказъ!“ Наконецъ, поругавшись, поругавшись, статскій ушелъ, и больше не показывался. Это видѣла Вѣрочка, когда ей было восемь лѣтъ, а когда ей было девять лѣтъ, Матрена ей растолковала, какой это былъ случай. Впрочемъ, такой случай только одинъ и былъ: а другіе бывали разные, но не такъ много.
