преимущественно было обращено не на содержаніе, а на форму мысли, да притомъ еще мысли чужой, до пониманія которой, можетъ быть, еще и не доросъ учащійся. Не умѣть хорошо выражать своихъ мыслей—недостатокъ; но не имѣть самостоятельныхъ мыслей—еще гораздо большій; самостоятельныя же мысли вытекаютъ только изъ самостоятельно же пріобрѣтаемыхъ знаній. Кто не предпочтетъ человѣка, обогащеннаго фактическими свѣдѣніями и мыслящаго самостоятельно и вѣрно, хотя выражающагося съ трудомъ, человѣку, у котораго способность говоритъ обо всемъ чужими фразами, хотя бы взятыми даже изъ лучшихъ классическихъ писателей, далеко переросла и количество знаній, и глубину мышленія? Если же безконечный споръ о преимуществахъ реальнаго и классическаго образованія длится еще до сихъ поръ, то только потому, что самый вопросъ этотъ поставленъ невѣрно и факты для его рѣшенія отыскиваются не тамъ, гдѣ ихъ должно искать. Не о преимуществахъ этихъ двухъ направленій въ образованіи, а о гармоническомъ ихъ соединеніи слѣдовало бы говорить, и искать средствъ этого соединенія въ душевной природѣ человѣка.
Воспитатель долженъ стремиться узнать человѣка, каковъ онъ есть въ дѣйствительности, со всѣми его слабостями и во всемъ его величіи, со всѣми его буднишними, мелкими нуждами и со всѣми его великими духовными требованіями. Воспитатель долженъ знать человѣка въ семействѣ, въ обществѣ, среди народа, среди человѣчества и наединѣ со своею совѣстью; во всѣхъ возрастахъ, во всѣхъ классахъ, во всѣхъ положеніяхъ, въ радости и горѣ, въ величіи и униженіи, въ избыткѣ силъ и въ болѣзни, среди неограниченныхъ надеждъ и на одрѣ смерти, когда слово человѣческаго утѣшенія уже безсильно. Онъ долженъ знать побудительныя причины самыхъ грязныхъ и самыхъ высокихъ дѣяній, исторію зарожденія преступныхъ и великихъ мыслей, исторію развитія всякой страсти и всякаго характера. Тогда только будетъ онъ въ состояніи почерпать въ самой природѣ человѣка средства воспитательнаго вліянія,—а средства эти громадны!
Мы сохраняемъ твердое убѣжденіе, что великое искусство воспитанія едва только начинается, что мы стоимъ еще въ преддверіи этого искусства и не вошли въ самый храмъ его, и что до сихъ поръ люди не обратили на воспитаніе того вниманія, какого оно
