ской структуры древесных стволов. Дерэну свойственно ощущение фундаментальности мира. Даже вещи в его натюрмортах, по своему колориту, — словно из стали, чугуна и меди…
И в то же время, при всем своем здоровом материализме, Дерэн настолько внутренно независим, что не боится того, что стало жупелом „изобразительности“, психологической экспрессии. Его портреты, его головы (такие массивные, как все у него) выразительны какой-то важной, почти суровой грустью. Этим же настроением проникнута и танцующая пара „Арлекина и Пьерро“. Среди пустынного пейзажа заученно-механический танец странствующих скоморохов; у ног — бедный кувшин воды. Грустно-величавая гармония жизни… Так формальный классицизм Пикассо становится у Дерэна чем-то очень человечным, „гуманитарным“.
Более молодой, менее замкнутый, жаждущий высказаться и теоретизировать Андрэ Лот старается сделать из неоклассицизма современную доктрину, давая ей название „тотализма“ (т. е. движения,
