у него соединяется наслажденіе, а съ достоинствами содержанія блескъ и благородство выраженія[1]. Онъ лучезарное свѣтило краснорѣчія, передъ которымъ меркнутъ даже Саллюстій, Ливій и Сенека. «О, первый творецъ римскаго краснорѣчія!» восклицаетъ Петрарка, «не только я одинъ, но мы всѣ благодаримъ тебя, украшая себя цвѣтами латинской рѣчи. Вѣдь изъ твоего источника орошаемъ мы поля наши. Намъ пріятно сознаться, что мы, руководимые тобою, твоими указаніями наставленные на путь истинный, твоимъ свѣтомъ озаряемые, подъ твоимъ же покровительствомъ дошди до нашего искусства въ письменной рѣчи, какъ бы оно ни было скромно»[2].
Конечно, Петрарка дозволялъ себѣ слегка осуждать Цицерона, какъ человѣка и политическаго дѣятеля, такъ какъ и блаженный Августинъ въ своемъ «Градѣ Божіемъ» не все то одобрялъ, что было сказано Цицерономъ. Тѣмъ не менѣе такіе мужи, какъ Цицеронъ и Сенека, для него были «почти равны божествамъ»[3]. И это воззрѣніе, сложившееся у Петрарки еще въ ранней юности, онъ сохранилъ и въ старости. Когда онъ въ «Торжествѣ славы» вывелъ рядъ древнихъ героевъ, шествующихъ въ свитѣ богини славы, то Мантуанецъ шелъ, какъ равноправный, рядомъ съ Гомеромъ, а за нимъ слѣдовалъ Маркъ Туллій, подъ ногами котораго зеленѣла трава, знаменующая собою цвѣты и плоды краснорѣчія.
Положеніе дѣлъ было таково, что прежде всего надобно было возстановить достоинство поэзіи и уяснить понятіе о ней. Голословно утверждали, что поэтъ дѣлаетъ своимъ призваніемъ ложь, а античные поэты кромѣ того вовлекаютъ въ нескромности, въ гнусные пороки и въ язычество. Нѣкоторые въ этомъ случаѣ не дѣлали исключенія и для Виргилія. Еще въ юности Петрарка счелъ необходимымъ писать въ защиту поэзіи противъ такихъ хулителей и спасать честь Виргилія[4]. Съ такимъ же жаромъ онъ защищалъ ихъ уже въ старости отъ нападокъ людей, не могшихъ простить римскимъ поэтамъ ихъ непристойности. Строгимъ богословамъ онъ ставитъ на видъ, что блаженный Іеронимъ, Августинъ и Лактанцій тоже занимались краснорѣчіемъ, поэзіею, философіею и исторіею и безъ этихъ занятій едва ли могли бы такъ побѣдоносно бороться съ еретиками, и что поэзія устами добродѣтельнаго
