полипа до человѣка. Міровая машина работаетъ при помощи безчисленнаго количества шестеренъ, задѣвающихъ другъ друга, зависящихъ другъ отъ друга; отсюда получается главный общій ходъ машины и въ то же время этимъ обусловливается необходимость каждой отдѣльной шестерни. Остановка или поломка мельчайшей части механизма нарушило бы общую гармонію, и если бы какая-нибудь гигантская рука вдругъ остановила бы движеніе солнца на небѣ, то отъ этого пострадала бы не только система этого солнца, то-есть земля и другія планеты, но рѣзко нарушилась бы гармонія и другихъ міровыхъ системъ, въ общей цѣпи которыхъ наша система является лишь незначительнымъ звеномъ, такъ такъ на эти системы солнце оказываетъ вліяніе своей притягательной силой. И среди безпредѣльности вселенной, какъ въ небольшой машинѣ на землѣ, поломка мелкой части неминуемо влечетъ за собою нарушеніе общей гармоніи. Правильный ходъ небесныхъ тѣлъ, о которомъ догадывался еще Пиѳагоръ, былъ доказанъ Ньютономъ, но какъ Ньютонъ, такъ и Пиѳагоръ склонялись передъ этимъ порядкомъ вещей, такъ какъ они сознавали важность взаимоотношенія во всѣхъ областяхъ жизни вселенной.
Если бы мы имѣли возможность запросить по поводу нашей теоріи загробный міръ, то мы, несомнѣнно, узнали бы много интереснаго; покинувшія нашу землю души разсказали бы намъ, что онѣ пережили за предѣлами времени, на сверкающихъ небесныхъ тѣлахъ; онѣ разсказали бы намъ, гдѣ дремлютъ наши души до рожденія тѣла, и открыли бы намъ, какъ среди этой дремоты подготовляется наша земная жизнь; наконецъ онѣ описали бы намъ ту міровую лѣстницу, которая ведетъ къ областямъ вѣчнаго мира и того, что когда-то люди называли „землей обѣтованной“.
Разсматриваемая въ этомъ свѣтѣ наша земная жизнь оказывается заключенной въ тѣсную, тяжелую оболочку, которая мѣшаетъ намъ познать наше положеніе среди вселенной; теперь мы поняли это положеніе и познали цѣль, къ которой намъ опредѣлено стремиться; вдали отъ солнца совершенства, наша земля окутана мракомъ невѣдѣнія, она представляетъ собою мѣсто тяжелыхъ трудовъ и лишеній, среди которыхъ человѣкъ утрачиваетъ небольшую часть своего прежняго невѣдѣнія и немного приближается къ познанію; трудъ является неразрывнымъ съ земной жизнью; человѣкъ рождается въ состояніи полнаго невѣдѣнія, и долженъ начинать свое развитіе на низшихъ мірахъ; въ высшихъ мірахъ человѣкъ можеть появиться лишь послѣ того, какъ онъ пріобрѣтетъ извѣстный запасъ познанія, а блаженство, къ которому мы всѣ стремимся, служитъ наградой нашего труда, нашихъ стараній. Если „есть много жилищъ въ домѣ отца нашего“, то это не мѣста отдохновенія, но лишь рабочія помѣщенія, въ которыхъ наши душевныя силы должны постепенно развиваться и упражняться въ непрерывной дѣятельности; это — области, въ которыхъ постепенно растетъ наше духовное богатство, въ которыхъ мы постепенно научаемся познавать природу вещей, научаемся видѣть Бога во всемъ его могуществѣ и поклоняться Его величію.
Развѣ мы могли бы познать Бога и Его творенія, если бы мы навсегда остались заключенными въ этомъ низшемъ мірѣ? Въ этой темной пещерѣ, говоритъ Платонъ, намъ свѣтъ невѣдомъ и истина для насъ недостижима; мы похожи на слѣпорожденныхъ, которымъ говорятъ о солнечномъ свѣтѣ; нашъ удѣлъ — невѣдѣніе, и наши сужденія о Богѣ несовершенны и полны заблужденіями. Платонъ сказалъ правду. Полное познаніе Бога, которое одно могло бы повести насъ къ истинѣ, есть конечная цѣль всего существующаго, но на землѣ мы можемъ ознакомиться лишь съ разъединенными частностями, связь которыхъ съ цѣлымъ намъ невѣдома, и наша разобщенность съ остальной вселенной виновата въ нашемъ невѣдѣніи; она является главной причиной всѣхъ кажущихся противорѣчій и всѣхъ затрудненій, смущающихъ философовъ.
Если бы мы захотѣли судить о всей вселенной по землѣ, то это было бы такъ же дико, какъ желаніе судить о хорѣ Палестрини по нѣкоторымъ отрывочнымъ нотамъ, или о картинѣ Рафаэля по тушевкѣ ноги одной изъ изображенныхъ на ней фигуръ, или, наконецъ, о „Божественной комедіи“ Данта по небольшой группѣ въ какомъ-нибудь изъ адскихъ поясовъ. — Мы повторяемъ, что аналогія, какъ и всѣ другіе методы, имѣетъ свои границы, и, если сравнительная анатомія можетъ по уцелѣвшему куску челюсти составить цѣлый скелетъ, то эта возможность зависитъ отъ того, что у анатома въ рукахъ оказывается характерная и важная часть цѣлаго, но ни одинъ пейзажистъ не сможетъ судить о размѣрахъ и окраскѣ луга по одной сорванной на послѣднемъ травинкѣ.
Представимъ себѣ неграмотнаго человѣка, передъ которымъ открыли какую-либо трагедію Софокла или Корнеля; онъ увидитъ передъ собою неравно длинныя строки, составленныя изъ мелкихъ и крупныхъ буквъ, для него ровно ничего не означающихъ; онъ увидитъ на отдѣльныхъ строкахъ всего по нѣскольку буквъ, составляющихъ имена дѣйствующихъ лицъ. Представимъ себѣ, что такой человѣкъ сталъ бы осуждать Софокла или Корнеля только потому, что они не внесли въ
