Мнѣ было уже лѣтъ 14, когда около Новаго года отецъ, рѣшительно объявилъ, что повезетъ меня и Любиньку въ Петербургъ учиться. Приготовлены были двѣ кожаныхъ кибитки съ фартуками и круглыми стеклянными по бокамъ окошечками, и какъ бы вродѣ репетиціи отецъ повезъ насъ съ сестрою на „Добрую воду“, на Оптуху къ Семенковичамъ и наконецъ, главнымъ образомъ, въ Орелъ проститься съ дѣдушкой. Нервная мать все время не могла удержаться отъ слезъ, но это видимо только раздражало отца, и онъ повторялъ: „нѣтъ, нѣтъ, это не моя метода; такъ-то, говорятъ, обезьяны обнимаютъ дѣтей, да и задушатъ. Дѣти не игрушки; по моему, поѣзжай хоть въ Америку, да будь счастливь“.
Конечно, все дѣлалось по совѣщанію съ дядей Петромъ Неофитовичемъ, и я даже подозрѣваю, съ его матеріальной помощью. Домашній портной Антонъ не только смастерилъ мнѣ фрачную пару изъ старой отцовской, но сшилъ и новый синій сюртукъ, спускавшійся мнѣ чуть не до пятъ. Дядя подарилъ мнѣ плоскіе серебряные часы съ золоченымъ ободкомъ и 300 рублей ассигнаціями денегъ.
Наконецъ, въ переднюю кибитку по возможности нагруженную, подобно задней, всякимъ добромъ, преимущественно конфектами въ подарки, сѣли мы съ отцомъ, а во второй слѣдовала нянька съ Любинькой, а на облучкахъ ѣхали: Илья Аѳанасьевичъ и дорожный поваръ Аѳанасій, мой бывший учитель.
Дѣти, если это возможно, еще большіе эгоисты, чѣмъ взрослые, и прощаясь съ матерью, я, гордый предстоящей, какъ я думалъ, свободой, не понималъ, съ какою материнскою нѣжностью разлучаюсь.
Незадолго до нашего отъѣзда, годовой братъ Петруша
