Но жалобы повторились, и при новомъ вызовѣ юнкеръ Быковъ явился ко мнѣ безъ галстука съ растегнутымъ воротникомъ, подъ которымъ виднѣлась грязная рубашка. Тогда уже я объяснилъ ему, что при новомъ появленіи его въ подобными видѣ я посажу его на гауптвахту и продержу до пріѣзда полковника.
Дамы болѣе не жаловались. Зато маіоръ Зелинскій, съ которымъ мнѣ пришлось обѣдать одному, вполголоса разсказалъ мнѣ слѣдующее:
„Вышелъ я сегодня рано утромъ изъ квартиры и вернувшись, по обычаю, спросилъ своего деньщика, который служить мнѣ 12 лѣтъ, кто безъ меня былъ у насъ.
— Никого, ваше бл—діе, отвѣчалъ деньщикъ, — приходилъ только юнкеръ Быковъ, посидѣлъ немного въ вашей комнатѣ да и ушелъ.
„Занадобилось мнѣ послать деньщика къ Чибисову за сахаромъ. Раскрываю кошелекъ, въ которомъ было 15 рублей бумажками. Что за чудо! денегъ то нѣтъ.
— Ты не бралъ денегъ? спрашиваю деньщика.
— Помилуйте, ваше бл—діе смѣю ли я безъ вашего приказанія!“
Разрѣшеніе этого казуса я оставилъ до пріѣзда полковаго командира, который, не желая зла Быкову и грязной исторіи въ полку, приказалъ написать въ министерство рапортъ о просьбѣ юнкера Быкова касательно перевода его въ пѣхоту по неимѣнію средствъ служить въ кавалеріи.
Такъ какъ иногда приходилось подавать рапортички о состоянии коннаго строя во время нахожденія полковаго командира въ томъ же строю, гдѣ подписывать ему бумаги было невозможно, то я разъ навсегда имѣлъ разрѣшеніе полковаго командира въ случаѣ надобности подписываться за него: баронъ Бюлеръ.
За пять лѣтъ моего адъютантства я дотого набилъ руку этой подписью, что и понынѣ въ состояніи былъ бы расписаться за бывшаго своего полковаго командира. Но когда съ разрѣшенія моего за полковника и за меня подписывался мой старшій писарь Бѣликовъ, тогда Бюлеръ восклицалъ: „это писалъ я, но когда, хоть убейте не помню“.
