на песчаный берегъ, приговаривая: „вамъ, Алекс. Андр., надо отдохнуть“.
— Вишь, что выдумалъ! ворчалъ Кази, шпоря нагаго Пилипенку по голенями.
Увидавъ струями текущую изъ ногъ Вас. Петр. кровь, и другіе бросились къ нему на помощь и, связавъ общими силами богатыря полотенцами и простынями, отправили на отдыхъ.
— Вѣдь я жь вамъ, чудаки, говорилъ, прихихикивая упрекалъ товарищей выспавшійся Кази: не давайте мнѣ шампанскаго, а вы все свое: выпей, да выпей! Когда нибудь я васъ всѣхъ переколочу.
Этого, однако, не случилось.
Не держа собственнаго стола, я отправлялъ приносимыхъ мною съ Реевскаго болота дупелей къ Бюлеровскому Петру; и появлявшаяся за обѣдомъ дичина возбудила охоту и въ баронѣ пострѣлять вмѣстѣ со мною дупелей. „Жаль, что у меня нѣтъ собаки“, говорилъ баронъ. Но я успѣлъ убѣдить его, что мой, хотя и не блистательный Трезоръ доставитъ намъ обоимъ возможность поохотиться. Дупелей нашлось довольно, и когда Трезоръ дѣлалъ стойку, я подзывалъ полковника и стрѣлялъ только въ случаѣ двухъ его промаховъ. Полковникъ видимо остался доволенъ.
Излишне говорить, что въ свободное въ теченіи травянаго продовольствія время я отправлялся въ Березовку къ Бржесскимъ; и тутъ я узналъ, что нашъ Вейнбергъ, успѣвшій завести пару бракованныхъ и нетычанку, сдѣлался любимымъ гостемъ во всѣхъ домахъ съ невѣстами.
Мы видѣли, что Карлъ Ѳед. не особенно благосклонно смотрѣлъ на его размашистый тонъ, тѣмъ не менѣе признавалъ въ немъ принесенное изъ гвардіи умѣнье щегольски одѣться. Кто помнитъ хотя бы въ хорошей фотографіи красивую статую Ватиканскаго Нила, можетъ сказать, что, за исключеніемъ бороды, видѣлъ портретъ Вейнберга. Бржесскіе были отъ него въ восторгѣ, и какъ я ни давалъ чувствовать, что не раздѣляю это, они продолжали называть его прелестью и цыганкой Матреной въ штабъ-офицерскихъ эполетахъ, такъ какъ онъ съ большимъ увлеченіемъ подпѣвалъ подъ фортопьяно:
