Еврей этотъ былъ въ большомъ почетѣ, какъ говорили, у окрестныхъ дамъ въ качествѣ знахаря и врача. Видно было съ перваго раза, что ловкій еврей вполнѣ овладѣлъ Петромъ Павловичемъ. Когда мы вчетверомъ сѣли за прекрасный ужинъ, еврей не брезгалъ вкуснымъ маіонезомъ, хотя въ немъ и было трефное мясо. Въ пріятельской бесѣдѣ Петръ Павловичъ любилъ изрекать максимы и сужденія сомнительнаго достоинства. Этой слабостью еврей воспользовался съ блестящимъ успѣхомъ.
— Это вы, ваше пр—о, изъ Талмуда говорите.
— Какъ? неужели изъ Талмуда?
— Изъ Талмуда, ваше пр—о.
— Стало быть я знаю Талмудъ?
— Знаете, ваше пр—о.
— Карлъ Ѳед., слышите ли анъ-того! Я знаю Талмудъ. А онъ вотъ вамъ все разскажетъ, спросите хоть про себя.
На просьбу мою сказать что либо обо мнѣ, еврей, указывая пальцемъ на лѣвое плечо мое и рѣзко смотря мнѣ въ глаза, сказалъ:
— У васъ я вижу на правой сторонѣ не то родинка, не то царапинка.
— Дѣйствительно есть, сказалъ я, но только не на правой, а на лѣвой сторонѣ чуть замѣтная царапинка.
— Да вѣдь я же указывалъ на лѣвую, а для меня то она правая, отвѣчалъ еврей.
Такимъ образомъ онъ никогда не могъ ошибиться, такъ какъ нѣтъ человѣка, который бы отъ роду не былъ оцарапанъ съ той или съ другой стороны, хотя бы булавкой кормилицы.
Выходя отъ генерала вечеромъ, мы обыкновенно расходились съ Бюлеромъ, которому слѣдовало идти направо, а мнѣ налѣво, на улицу, ведущую къ канцеляріи и упирающуюся въ тотъ береговой кряжъ, на которомъ раслоложенъ былъ казенный садъ и мастерскія. При поворотѣ на эту улицу еврей догналъ меня. Въ нѣкоторомъ отдаленіи передъ нами въ сумракѣ ночи горѣли огни въ мастерскихъ, расположенныхъ террасами надъ уровнемъ плоской улицы. Еврей не захотѣлъ упустить случая блеснуть ученостью.
