Каліушка могъ нѣжными звуками своей трубы сопровождать даму, играющую на рояли. При этомъ онъ отлично наблюдалъ за игрою каждаго трубача и бѣгло читалъ ноты, будучи безграмотнымъ. Надо признаться, что хотя я никогда пьянымъ его не видалъ, — выпить онъ былъ не прочь, и быть можетъ это было одной изъ причинъ, почему онъ часто жаловался на приливы крови къ головѣ и нѣсколько разъ въ годъ просилъ позволенія бросить кровь. Какъ я его ни увѣрялъ, что такое излишество вредно, не могу и счесть, сколько разъ за 4-хъ лѣтнюю службу мою адъютантомъ приходилось мнѣ разрѣшать ему кровопусканіе. Если бы кто нибудь спросилъ о томъ, кто играетъ на самой громадной трубѣ С, въ извивъ которой трубачъ пролѣзаетъ головою, надѣвая, такимъ образомъ, трубу черезъ плечо, всякій, мнѣ кажется, указалъ бы на коренастаго, круглолицаго, рябаго брюнета Винокурова, бывшаго въ то же время во взводѣ за старшаго.
Какъ то послѣ полудня слуга доложилъ мнѣ о приходѣ Винокурова.
— Что тебѣ надо? спросилъ я вошедшаго.
— Вотъ, ваше бл—діе, пришелъ жалобу принести на шинкарку, сказалъ трубачъ, подымая правою рукою пустой полштофъ. Нацѣдила она намъ въ нашу посуду водки послѣ обѣда, и не осталось изо всей команды человѣка, котораго бы не стошнило. Какую же она держитъ водку послѣ этого!
— Развѣ ты, Винокуровъ, не видишь, сказалъ я, что ваша посуда на одну треть наполнена мухами? И вы пили муховку собственнаго приготовленія. Пойди, вытряхни мухъ до послѣдней, и вотъ на мои 15 коп. спроси водки и угости команду; и жаловаться на шинкарку вы не будете. Ступай!
— Слушаю, ваше бл—діе.
Однажды Карлъ Ѳед. объявилъ мнѣ, что ѣдетъ обѣдать къ Лопухину, который просилъ отправить къ нему къ пяти часамъ трубачей, по случаю его именинъ. Такъ какъ трубачи играли вѣроятно на открытомъ воздухѣ, то съ пяти часовъ я слышалъ до самой ночи съ небольшими перерывами знакомый мнѣ ихъ репертуаръ. Наконецъ трубный рокотъ умолкъ, и я собирался уже потушить свѣчку и лечь спать, когда слуга доложилъ мнѣ о нарочномъ отъ Лопухина.
