— Какая это свобода! продолжаетъ Мих. Ильичъ: иныя женщины, уже передній жубъ шатается, а онѣ все продолжаютъ ревновать.
— Ахъ, Мишель! восклицаетъ снова вспыхнувшая Елизавета Ѳедоровна.
— Вѣдь вотъ, братъ, говоритъ Александръ Ильичъ: безъ превосходной вишневки Елизаветы Ѳедоровны ты былъ бы менѣе отваженъ.
— Совершенная правда, прихихикиваетъ Мих. Ильичъ; — вино много храбрости прибавляетъ. Я былъ этому самъ свидѣтелемъ въ Кременчугѣ. Зная, что изъ нашего Военнаго Ордена полка посланъ за пріемкою полковыхъ суммъ только что произведенный въ вагенмейстеры фурштадтскій унтеръ-офицеръ, я пріѣхалъ въ Кременчугъ, чтобы тамъ же получить жалованье, и наткнулся на слѣдующую сцену. Въ самомъ большомъ номерѣ гостинницы шампанское льется рѣкой, за карточнымъ столомъ вновь произведенный подпоручикъ мечетъ банкъ, а наша полковая молодежь, окружила его и придвинула къ себѣ большія кучи золота. Сразу понявъ, въ чемъ дѣло, я вызвалъ двухъ-трехъ товарищей за дверь и сказалъ: „господа, что вы это дѣлаете? Вѣдь вы всѣ подводите себя подъ военный судъ и вѣчную солдатскую шапку. Ступайте и нарочно проиграйте ему всѣ деньги“. Слава Богу, меня послушали, и все пришло въ должный порядокъ. Но я не выдержалъ и спросилъ понтирующаго: „поручикъ, давно ли вы ведете такую сильную игру?“ — „А вамъ какое есть дѣло? отвѣчалъ подпоручикъ: отъ юности моея!“ Что касается до меня, продолжалъ Петковичъ, то мнѣ пришлось воочію убѣдиться въ трагическомъ исходѣ проигрыша казенныхъ денегъ. Стоялъ я въ Крыловѣ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ р. Тясьмина на одной квартирѣ съ моимъ пріятелемъ полковымъ казначеемъ. Однажды рано утромъ въ столовую вошелъ мой сожитель съ вопросомъ: „ты уже всталъ?“ — „Какъ видишь“, отвѣчалъ я: „что это ты такъ блѣденъ?“ — „Я къ тебѣ за совѣтомъ, сказалъ онъ: что мнѣ дѣлать? Полученныя казенныя деньги я до копѣйки проигралъ“. — „Тутъ ничего не придумаешь: пулю въ лобъ“, отвѣчалъ я. — „Спасибо“, сказалъ онъ, и черезъ нѣсколько минутъ прошелъ по комнатѣ
