Насчетъ стола мы пожаловаться не могли. Крѣпостной мальчикъ Оконора, лѣтъ 14, варилъ намъ отличные борщи и бульоны и превосходно жарилъ битки, ростбифы и картофель. Изъ недалекой Полтавской деревни Оконора его ключница присылала намъ всякаго рода соленья и варенья и, признаюсь, я никогда не ѣдалъ такихъ превосходныхъ пикулей. Имени Оконоровскаго мальчика не помню, такъ какъ онъ откликался на прозвище „Казакъ“. „Позвать Казака“, говорилъ иногда въ концѣ обѣда Оконоръ; и когда тотъ являлся, ротмистръ прибавлялъ: „вотъ сегодня, Казакъ, ты отлично говядину зажарилъ. Чтобы всегда такая была, а то высѣкутъ. Слышишь?“
— Слушаю.
И Казакъ продолжалъ вкусно насъ кормить.
Описаніе нашего эскадроннаго сожительства было бы не полно, если бы не упомянуть 15-ти лѣтняго отставнаго кантониста изъ дворянъ Калиновскаго. Не знаю, почему онъ вышелъ изъ кантонистскаго эскадрона, въ которомъ еще находился меньшой братъ его. Былъ ли онъ крестникомъ Оконора, или по какой другой причинѣ Ал. Ал. имъ интересовался, но только мальчикъ этотъ проживалъ у насъ на кухнѣ, хотя и допускался къ нашему обѣду и чаю. Ал. Ал. требовалъ, чтобы Калиновскій готовился въ гимназію и въ видахъ этого твердилъ бы латинскую и французскую грамматики и вокабулы, обращаясь съ затруднительными вопросами ко мнѣ. Отъ скуки я не прочь былъ давать мальчику не то уроки, не то совѣты. Сверхъ уроковъ, на Калиновскомъ лежала обязанность вести наши домашніе счеты, записывая малѣйшія подробности расхода. Такъ, каждый вечеръ онъ обращался къ Оконору со словами:
— Ал. Ал., пожалуйте 2 коп. на свѣчку въ кухню.
Какъ-то разъ я спросилъ Оконора:
— Отчего вы разомъ не дадите 10 коп. на цѣлый фунтъ пятериковыхъ сальныхъ свѣчей?
— Ничего-то, посмотрю я, отвѣчалъ онъ, вы въ хозяйствѣ не понимаете: дай 10 коп., черезъ три дня опять придутъ просить денегъ, а тутъ я знаю всякій день — двѣ копѣйки на свѣчку и конецъ.
