покровительницы, пользовались здоровой полнотой, но обѣ были горбаты спереди и сзади, и у одной вдобавокъ голова была искривлена налѣво, и лѣвый глазъ значительно, ниже праваго.
Когда дворецкій попросилъ кушать въ столовую, я нарочно пріотсталъ и, проходя мимо канделябра, слегка коснулся свѣчи. Она оказалась сальною.
Послѣ кофею генеральша сказала: „не прогуляться ли намъ?“ Хотя это являлось для меня новой задержкой, отказаться было неловко, и мы впятеромъ вышли на прогулку, когда солнце начало смирять зной лучей своихъ. Такъ какъ, если не ошибаюсь, сада, прилегающаго къ усадьбѣ, не было, то мы отправились на огородъ, и пошли между грядами огурцовъ. Я сталъ окончательно падать духомъ. Чѣмъ это кончится? думалъ я: вотъ я въ оберрокѣ со старухами на огородѣ. А дадутъ ли мнѣ денегъ за мои страданія — неизвѣстно. Наконецъ раскланявшись съ дамами, я пошелъ съ панычемъ во флигель, чтобы заказать своихъ лошадей. При прощаніи панычъ объявилъ мнѣ, что матушка никогда не выѣзжаетъ изъ усадьбы, и что ложа была бы для нея безполезна, а онъ желаетъ подписаться на кресло и затѣмъ вручилъ мнѣ 25 рублей.
Не входя въ дальнѣйшее описаніе моего странствія, съ ужасомъ припоминаю, что приходилось ежедневно брить лицо, болѣзненно нажженное чуть не отвѣсными лучами солнца, и въ результатѣ около 300 руб. привезенныхъ мною начальнику штаба.
Еще задолго до первыхъ чиселъ сентября стало сбираться все, что содѣйствовало многолюдности и блеску царскаго смотра. Кромѣ двухъ кирасирскихъ дивизій и нѣсколько легкой кавалеріи, за городомъ лагеремъ остановился весь шестой корпусъ, пришедшій съ Кавказа и помнится дивизія четвертаго. Все, что только въ городѣ оставалось незанятымъ офицерами, было переполнено пріѣзжими помѣщиками.
На другой половинѣ флигеля, въ которомъ я занималъ переднія двѣ комнаты, помѣщался ротный командиръ шестаго корпуса со своимъ офицеромъ. Они оказались весьма любезными и веселыми людьми, но черезчуръ неугомонными.
