— Ну цѣлься, батька, хорошенько! говорили окружающіе. И вслѣдъ затѣмъ раздавался громъ холостаго, но двойнаго заряда, и приходилось тушить волосы неудачнаго стрѣлка, который вопилъ: „сжегъ, спалилъ, разбойникъ! сейчасъ ѣду къ преосвященному съ жалобой!”
Но тутъ подходилъ дьячекъ съ извѣстіемъ, что вороная кобыла пропала.
— Что же, поѣзжай, коли на то пошло, говорилъ Петръ Яковлевичъ: тутъ всего верстъ 80 до Орла. Украли кобылу, такъ мои Разореныя тебя духомъ сомчатъ.
Разореными Петръ Яковлевичъ называлъ шестерикъ бурыхъ лошадей, на тройкѣ которыхъ онъ всюду скакалъ по сосѣдямъ.
По данному знаку телѣжка, запряженная тройкою Разореныхъ съ отчаяннымъ кучеромъ Денискою на козлахъ, подкатывала подъ крыльцо, и челобитчикъ во весь духъ мчался на ней за ворота. Но такъ какъ у телѣжки чеки изъ осей были вынуты, то всѣ четыре колеса соскакивали, и жалобщикъ, послѣ невольнаго сальтомортале, возвращался во дворъ съ новымъ раздраженіемъ и бранью. Тогда хозяинъ начиналъ его уговаривать, доказывая, что никто не виноватъ въ его неумѣніи обращаться съ огнестрѣльнымъ оружіемъ, что съ Дениски взыщется за неисправность телѣжки, и что въ доказательство своего благорасположенія онъ готовъ подарить попу кобылу, которая нисколько не хуже его прежней, хотя и пѣгая. Конечно, благодарности не было конца; и только на другой день по пріѣздѣ домой одаренный убѣждался, что вернулся на собственной кобылѣ, разрисованной мѣломъ.
Смутно помню, какъ однажды, собравъ у насъ вокругъ себя мужскую молодежь, Борисовъ читалъ вслухъ запрещенную рукописную поэму: „Имамъ-козелъ“. Всѣ смѣялись содержанію, состоявшему, если память мнѣ не измѣняетъ, въ томъ, что корыстолюбивый Имамъ, желая напугать правовѣрныхъ ликомъ дьявола, надѣлъ свѣжую шкуру убитаго козла, которая приросла къ нему и содѣлала его общимъ посмѣшищемъ.
Постепенно увеличивающаяся тучность Зыбина привела его къ роковому концу.
Однажды, когда мать повторяла со мною какой то урокъ,
