— Какой я капитанъ! хмурясь сказалъ Крюднеръ: прошу оставить эту фамильярность.
— Ну полно, полно, чего расходился! сказалъ Рапъ и затѣмъ, качнувъ кудрявой головой, вполголоса прибавилъ: вотъ зима то! вы тутъ ничего не знаете, а мы съ Каширинымъ набрались страху. Ужь и не знаемъ, говорить или молчать.
— Что такіе за секреты? сказалъ Крюднеръ: честное слово, вздоръ какой нибудь.
— Хорошо, кабы былъ вздоръ, а то зима! Тебѣ извѣстно хорошо, какіе любезные его родители, сказалъ Рапъ, кивнувъ на Каширина, — старикъ Никол. Ѳед. и матушка тоже. Ночуйте, говорятъ; такъ и не пустили; разугостили ужиномъ отличными. Сегодня вотъ Николай Николаевичъ рано утромъ говоритъ: не будемъ пить дома чаю, а сбѣгаемъ сперва къ ротмистру Гайли въ шестой эскадронъ. Сестра будетъ очень рада насъ видѣть и напоитъ отличнымъ кофеемъ. Вызнаете, какой Гайли самъ хлопотунъ и охотникъ угостить не хуже жены. А тутъ смотримъ, на человѣкѣ лица нѣтъ; спрашиваемъ: что такое? — Развѣ вы не знаете, что случилось? спросилъ Гайли: вчера мы съ женой только что сѣли обѣдать, какъ прибѣгаетъ эскадронный вахмистръ и говоритъ: ваше бл—діе, несчастіе! въ манежѣ господа застрѣлили корнета Рихтера. Прибѣгаю въ манежъ и вижу, что Крупенскій съ помощью Кази и полковаго доктора, срѣзавъ съ пуговицъ окровавленный сюртукъ Рихтера, собираются нести послѣдняго къ стоящимъ близь манежа коляскѣ и тарантасу. Вижу, что Кази, этотъ богатырь, ломающій подковы, перетрусилъ до смерти; „скажите, говоритъ, Небольсину, что мы съ докторомъ увозимъ раненаго, если онъ только не умретъ дорогой въ Кременчугъ. Надо хоть матери его написать, чтобы туда пріѣхала“. Покуда они укладывали раненаго, я насилу могъ понять, что Рихтеръ вызвалъ Крупенскаго на дуэль, и Кази да еще Головня не могли отказаться быть секундантами. И какъ нарочно все случилось, когда нашего Александра Богдан. нѣтъ въ полку. Что теперь будетъ, и не знаю. Дня черезъ два Кази вѣроятно пріѣдетъ изъ Кременчуга и все разскажетъ; жаль его, добряка, что онъ такъ попался въ чужомъ дѣлѣ.
