Экзаменъ сверхъ ожиданія сошелъ благополучно: Менъшиковъ поставилъ мнѣ четверку, а черезъ полчаса я былъ уже въ пріемной инспектора. Въ своихъ выговорахъ Платонъ Степановичъ впадалъ въ лирическій безпорядокъ, и будучи гонителемъ стиховъ, иногда говорилъ стихами, вродѣ: „штаны (не форменные сѣрые) усы, волоса! за эти чудеса, приходите ко мнѣ въ два часа“.
— Вотъ вы, воскликнулъ онъ, переходите на четвертый курсъ, а у меня жена, дѣти, графъ, — вотъ и въ кардеръ.
Спасеніе заключалось въ словахъ: „Платонъ Степановичъ, вѣдь вы нашъ отецъ“.
— Да вы то меня не жалѣете, ужь такъ и быть, на этотъ разъ ступайте, но впредь не попадайтесь.
Оказалось, что пришедшій въ совѣтъ для провѣрки балловъ Гофманъ нашелъ четверку, поставленную мнѣ Меньшиковымъ, преувеличенною и захотѣлъ переправить ее на тройку; но деканъ нашъ, профессоръ эстетики Ив. Ив. Давыдовъ не позволилъ этого, сказавши: „вы сами не экзаменуете, а приходите уменьшать баллъ, поставленный другимъ. Я, какъ деканъ, имѣю право прибавить студенту единицу“.
Велика была радость, по случаю перехода на 4-й курсъ, всѣхъ домашнихъ и дяди, начинавшаго тяготиться моимъ долгимъ пребываніемъ въ университетѣ. Но къ моей радости примѣшивалось мучительное сознаніе, что черезъ годъ всетаки не избѣжать карающей руки Гофмана при окончаніи университетскаго курса.
Не буду останавливаться на обычномъ пребываніи въ деревнѣ во время каникулъ. Все шло по старому, за исключеніемъ усилившихся болѣзненныхъ припадковъ бѣдной матери, которая вынуждена была переѣхать въ Орелъ, чтобы находиться подъ ежедневнымъ надзоромъ своего доктора Вас. Ив. Лоренца. Въ тѣ времена еще не было въ Орлѣ порядочныхъ гостинницъ, и мать занимала два номера на постояломъ дворѣ Кабанкова. Всходить въ бель-этажъ, гдѣ помѣщались эти номера, надо было со двора по высокой, деревянной лѣстницѣ черезъ открытую галлерею. Здѣсь то ежедневнымъ посѣтителемъ матери былъ проживавшій въ Орлѣ, въ своемъ домѣ, ея своякъ, а нашъ дядя, добрѣйшій Иванъ Неофитовичъ.
