— причемъ каждое слово онъ сопровождалъ соотвѣтственными дѣйствіями. Такъ при словахъ: „Сыпалъ инеи пушисты“, — онъ двигалъ пальцами рукъ, на подобіе ключницы, кормящей куръ, и затѣмъ закинувъ голову и сильно подувъ на воздухъ, продолжалъ: “И мятели воздымалъ“; а при словахъ: „Налагая цѣпи льдисты“, — хваталъ поперемѣнно правою и лѣвою рукою свободную руку за тѣ мѣста, на которыя накладываютъ цѣпи.
Ко времени, о которомъ я говорю, Паша Булгаковъ, избавившись отъ надзора Гаупта, сталъ ежедневно появляться въ театрѣ, въ которомъ порою и мы съ Аполлономъ не переставали почерпать юношескіе восторги. Не удивительно, что до крайности чуткій на все изящное Аполлонъ приходилъ въ восторгъ отъ граціозныхъ танцевъ Андріановой. Дѣйствительно, она была плѣнительно граціозна при полетѣ черезъ сцену на развѣвающемся шарфѣ. Помню даже стихотвореніе Григорьева съ двустишіемъ:
Когда волшебницей въ Жизели
На легкой дымкѣ вы летѣли…
— если только память мнѣ не измѣнила.
И вдругъ по Москвѣ разнеслась дикая вѣсть: вчера Паша Булгаковъ изъ директорской ложи кинулъ Андріановой на сцену кошку.
Держась правила разсказывать только прямо соприкасавшееся съ моимъ прошедшимъ, воздерживаюсь отъ пересказа многочисленныхъ анекдотовъ о старшемъ братѣ Паши Константинѣ, умѣвшемъ остроумными шалостями не только составить себѣ извѣстность въ гвардіи, но и заслужить пощаду со стороны Вел. Кн. Михаила Павловича. Но судьбѣ было угодно показать мнѣ некрасивый закатъ этого несомнѣнно талантливаго человѣка. Въ первые годы женитьбы моей, когда судьба какъ бы нарочно закинула меня на ту же Малую Полянку въ нѣсколькихъ шагахъ отъ овдовѣвшаго уже Ал. Ив. Григорьева, я однажды увидалъ въ городскихъ рядахъ сѣдаго и сгорбленнаго старичка, въ которомъ призналъ тотчасъ же нѣкогда блестящаго Ал. Як. Булгакова. Онъ узналъ меня, въ свою очередь, но какъ-то сдержанно,
