И я мои, стихотворенья
Въ отраду людямъ продаю.
— Опять не то, опять вы врёте!
Кто вамъ мѣшаетъ дома пѣть?
Мнѣ дѣла нѣтъ, что вы поете:
Стиховъ-то не могу терпѣть.
Стиховъ-то только не марайте!
Я потому вамъ говорю,
Что мнѣ васъ жаль. Теперь ступайте!
— Покорно васъ благодарю!
Однажды когда только-что начавшій лекцію Крюковъ, прерывая обычную латинскую рѣчь, сказалъ по-русски: „М. г., — въ качествѣ наглядной иллюстраціи къ нашимъ филологическимъ объясненіямъ одъ Горація, позвольте прочесть переводъ одного изъ вашихъ товарищей, Фета, книги первой, оды четырнадцатой, Къ республикѣ“; — при этихъ словахъ дверь отворилась, и графъ С. Г. Строгановъ вошелъ въ своемъ генералъ-адъютантскомъ мундирѣ. Раскланявшись съ профессоромъ, онъ сѣлъ на кресло со словами: „прошу васъ продолжать“, — и безмолвно выслушалъ чтеніе моего перевода. Такое въ тогдашнее время исключительное отношеніе къ моимъ трудами было, тѣмъ болѣе изумительно, что проявлялось уже не въ первый разъ. Такъ, когда И. И. Давыдовъ въ сороковомъ году сказалъ мнѣ на лекціи, въ присутствіи графа Строганова: „вашу печатную работу я получилъ, но желалъ бы получить и письменную“, графъ спросилъ: „какую печатную работу?“ и на отвѣтъ профессора: „небольшой сборникъ лирическихъ стихотвореній“, — ничего не отвѣтилъ.
Не помню хорошо, какимъ образомъ я вошелъ въ почтенный домъ Ѳедора Николаевича и Авдотьи Павловны Глинокъ. Вѣроятно это случилось при посредствѣ Шевырева. Не трудно было догадаться о небольшихъ матеріальныхъ средствахъ бездѣтной четы, но это нимало не мѣшало ни внѣшнему виду, ни внутреннему значенію ихъ радушнаго дома. Въ небольшомъ деревянномъ домикѣ, въ одномъ изъ переулковъ близь Срѣтенки, мнѣ хорошо памятны только три, а если хотите двѣ комнаты: тотчасъ направо изъ передней небольшой хозяйскій кабинетъ, куда желающіе уходили курить, и
