къ парадному крыльцу и воскликнулъ: „какой-то офицеръ, должно быть адъютантъ“. Черезъ минуту мы дѣйствительно увидали вошедшаго въ переднюю небольшаго роста адъютанта, котораго лицо мнѣ сразу показалось какъ будто знакомымъ. Но гдѣ я его видѣлъ, я не могъ сказать, да и быть можетъ мнѣ это только показалось. Какъ ни мало мы всѣ были знакомы съ военными формами, но, несмотря на обычные адъютантскіе эполеты и аксельбанты, — тотчасъ же признали въ незнакомцѣ иностранца. Незнакомецъ, оказавшійся говорящимъ только по-нѣмецки, и слѣдовательно понятно только для меня и Аполлона, сказалъ, что онъ желалъ бы видѣть студента Фета, и когда я подошелъ къ нему, онъ со слезами бросился обнимать меня, какъ сына горячо любимой сестры. Оказалось, что это былъ родной дядя мой, Эрнстъ Беккеръ, пріѣхавшій въ качествѣ адъютанта принца Александра Гессенскаго, брата высоконареченной невѣсты.
Наша хозяйка Татьяна Андреевна, подобно всѣмъ не говорящими на иностранныхъ языкахъ, вообразила, что дядя мой не понимаетъ ее только потому, что не довольно ясно слышитъ слова, и пустилась отчаянно выкрикивать членораздѣльные звуки. Это не подвинуло нимало взаимнаго ихъ пониманія, и дѣло пришло въ порядокъ только когда обѣ стороны убѣдились, что никакого обмѣна мыслей не будетъ, если я не буду ихъ переводчикомъ. Между прочимъ, вѣроятно, изъ любезности ко мнѣ и къ моему дядѣ, Аполлонъ характеризовалъ меня какъ поэта. „Вотъ бы, сказалъ дядя, обращаясько мнѣ, — тебѣ слѣдовало высказать, свое дарованіе въ привѣтственномъ стихотвореніи, которое я нашелъ бы возможность представить при посредствѣ принца августѣйшей невѣстѣ“.
Черезъ день затѣмъ стихотвореніе было написано, тщательно переписано, и я ко времени завтрака отправился въ полной формѣ въ Кремль въ помѣщеніе дяди, который черезъ часъ представилъ меня принцу, благосклонно принявшему мое стихотвореніе. Такъ какъ родные перестали баловать меня значительными денежными подарками, то подаренный мнѣ дядею столбикъ въ пятьдесятъ серебряныхъ рублей показался мнѣ великою щедротой. Когда на другой день я
