представляетъ благодарность лицамъ, благотворно когда-то къ намъ относившимся. Не испытывая никакой напускной нѣжности по отношенію къ Московскому университету, я всегда съ сердечной признательностью обращаюсь, къ немногимъ профессорамъ тепло относившимся къ своему предмету и къ намъ, своимъ слушателямъ. Вслѣдствіе положительной своей безпамятности, я чувствовалъ природное отвращеніе къ предметамъ, не имѣющимъ логической связи. Но не прочь былъ послушать теорію краснорѣчія или эстетику у И. И. Давыдова, исторію литературы у Шевырева, или разъясненіе Крюковымъ красотъ Горація. Вѣроятно, желая болѣе познакомиться съ нашей умственной дѣятельностью, И. И. Давыдовъ предложилъ намъ написать критическій разборъ какого-либо классическаго произведенія отечественной литературы. Не помню, досталось ли мнѣ или выбралъ я самъ оду Ломоносова на рожденіе порфиророднаго отрока, начинающуюся стихомъ:
„Уже врата отверзло лѣто“.
Помню, съ какимъ злораднымъ восторгомъ я набросился на всѣ грамматическія неточности, какофоніи и стремленіе замѣнить жаръ вдохновенія риторикой вродѣ:
„И Тавръ и Кавказъ въ Понтъ бѣгутъ“.
Очевидно, это не было какимъ-либо съ моей стороны изобрѣтеніемъ. Всѣ эти недостатки сильно поражали слухъ, уже избалованный точностью и поэтичностью Батюшкова, Жуковскаго, Баратынскаго и Пушкина. Удостовѣрясь въ моей способности отличать напыщенные стихи отъ поэтическихъ, почтенный Иванъ Ивановичъ отнесся съ похвалою о моей статьѣ и, вѣроятно, счелъ преждевременнымъ указать мнѣ, что я забылъ главное: эпоху, въ которую написана ода. Требовать отъ Державина современной виртуозности, а у современныхъ стихотворцевъ Державинской силы — то же, что требовать отъ Бетховена Листовской игры на рояли, и отъ Листа — Бетховенскихъ произведеній.
Познакомился я со студентомъ Боклевскимъ, прославившимся впослѣдствіи своими иллюстраціями къ произведеніямъ
