Въ то время, я помню, въ гости къ сестрѣ Анютѣ пріѣзжала съ гувернанткой дочь Никитина, Лиза, которая подарила Анютѣ прелестную восковую куклу, открывавшую и закрывавшую глаза. Кукла эта, стоя на подставкѣ, едва ли не была ростомъ больше самихъ дѣвочекъ. По временамъ, вечеромъ съѣзжались у насъ окрестные или зимующіе въ городѣ помѣщики, и пока въ, залѣ, куда дѣтей не пускали, до полуночи играли въ карты, пріѣзжіе кучера и форейторы разминались, стараясь согрѣться, на улицѣ или на просторномъ дворѣ передъ окошками. Увидавъ однажды, какъ они кулаками тузятъ другъ друга, я, не взирая на свою обычную сдержанность, разразился болѣзненнымъ крикомъ, дошедшимъ до слуха отца, который, бросивъ гостей и карты, прибѣжалъ узнать, что случилось. На бѣду я во время плача былъ подверженъ невольнымъ спазматическимъ всхлипываніямъ, который мѣшали твердому желанію перестать плакать.
Въ праздничные дни я съ особеннымъ любопытствомъ и удовольствіемъ смотрѣлъ, какъ въ невысокую калитку противъ оконъ нашей дѣтской одинъ за другимъ, наклоняя голову, чтобы не зацѣпить высокимъ качающимся султаномъ за притолку, выходили со своими инструментами пестрые музыканты. Слышать военную музыку было для меня верхомъ наслажденія.
Не помню обстоятельствъ смерти бѣднаго брата Васи. Впослѣдствіи отъ няни, Елизаветы Николаевны, я узналъ, что онъ погребенъ на Мценскомъ монастырскомъ кладбищѣ.
Слугъ по тому времени держали много; но выдающимся изъ нихъ былъ камердинеръ отца, Илья Аѳанасьевичъ, сопровождавшій его къ Пирмонтскимъ водамъ и въ Дармштадтъ, откуда вмѣстѣ съ ними черезъ Краковъ пріѣхала въ Новоселки мать моя. Впослѣдствіи не разъ она разсказывала о соляныхъ каменоломняхъ. Велички, гдѣ, кромѣ подземныхъ улицъ и жилищъ изъ каменной соли, высѣченъ храмъ, великолѣпно мерцающій при освѣщеніи.
Илья Аѳанасьевичъ, безусловно, подобно всѣмъ въ домѣ, боявшійся отца, постоянно сохранялъ къ намъ, дѣтямъ, какой-то внушительный и наставительный тонъ.
— Вамъ, батюшка баринъ, скоро надо учиться, schprechen
