знаменитой ризницей, а затѣмъ отецъ казначей зазвали насъ къ себѣ пить чай. Чай должно быть пришелся всѣмъ намъ по вкусу, такъ какъ мы, сдобривая его, выпили большую бутылку коньяку.
Нуждаясь въ деньгахъ, Иринархъ Ивановичъ обращался къ книгопродавцу Наливкину, прося у него и у другихъ, которыхъ именъ указать не умѣю, переводной работы. Сколько разъ, уходя поздно вечеромъ изъ комнаты Введенскаго, мы съ Медюковымъ изумлялись легкости, съ которою онъ, хохоча и по временамъ отвѣчая намъ, сдвинувъ очки на лобъ, что называется, строчилъ съ плеча переводы изъ Диккенса и Теккерея, которые затѣмъ безъ поправокъ отдавалъ въ печать.
Однажды, когда передъ Рождествомъ мнѣ пришлось подавать небольшое сочиненіе на греческомъ языкѣ, я попросилъ Введенскаго написать его за меня, полагая, что, будучи въ настоящую минуту пьянъ, онъ отложитъ исполненіе моей просьбы до другаго дня. Но схватя бумагу и перо, Введенскій продолжалъ хохотать, и черезъ нѣсколько минутъ страница покрылась греческимъ письмомъ съ надлежащими знаками препинанія и удареніями. Не будучи самъ въ состояніи написать подобной работы, я вынужденъ былъ преднамѣренно сдѣлать нѣкоторыя ошибки, безъ которыхъ добродушный Оболенскій замѣтилъ бы подлогъ.
Но въ данное время подъ вліяніемъ Введенскаго я какъ то безсознательно попали на стезю подлоговъ. Не отказываясь отъ своей мечты, Введенскій, какъ онъ мнѣ признался, сообщилъ обо всеми Погодину, прося его помощи. Погодинъ, въ душѣ добрый человѣкъ, не взирая на свою любовь къ деньгами, сказалъ: „почтеннѣйшій, я самъ повѣсти писалъ“, — желая этимъ сказать, что его душа не чужда романтизма.
Наглядными къ тому доказательствомъ могла служить его первая жена, кроткая, прекрасно воспитанная Елизавета Васильевна, урожденная Розенштраухъ, напоминавшая Мадонну Гольбейна. Правда, будучи примѣрною женой и матерью, она тѣмъ не менѣе боялась Михаила Петровича, способнаго вскипѣть и рѣзко оборвать всякаго. Сколько разъ, встрѣчаясь въ корридорѣ, она, вручая мнѣ для прочтенія французскій ро-
