ляры, и когда, бывало, Павелъ Павловичъ доставалъ свой, чтобы отереть съ пальцевъ мѣлъ, которымъ писалъ на доскѣ, и въ комнатѣ разносился сильнѣйшій запахъ англійскихъ духовъ, мы поперемѣнно восклицали: „Павелъ Павловичъ, приходится васъ поздравить“.
— Съ цѣмъ-съ, господа-съ? недоумѣвая спрашивалъ Пвелъ Павловичъ.
— Какъ-же, Павелъ Павловичъ, вы такъ разодѣты, раздушены, что навѣрное вы женихъ и навѣрное прямо отсюда поѣдете къ невѣстѣ.
— Ахъ-сь, ахъ-сь! восклицалъ Пав. Пав., испуганно похихикивая: госьпода-сь, Михаль Петлевиць!
Конечно, вслѣдствіе краски стыда, разливавшейся по лицу Павла Павловича, увѣренія въ предстоящей свадьбѣ удвоялись со всѣхъ сторонъ, къ великому мученію Павла Павловича.
Однажды когда онъ усердно чертилъ на доскѣ фигуры и уравненія, Вегнеры дотого накурили, что весь классъ съ Павломъ Павловичемъ вмѣстѣ плавалъ въ сизомъ туманѣ. Вдругъ дверь изъ корридора распахнулась, и на порогѣ въ полной парадной формѣ показался Михаилъ Петровичъ, собравшийся на какое то засѣданіе или молебствіе. Надо прибавить, что Погодинъ не выносилъ табачнаго дыма.
— А... а... а! кричалъ онъ, втягивая въ себя воздухъ для громогласной ругани; но вмѣсто словъ онъ разразился страшными чиханіями.
— Здлявія зеляю! воскликнулъ, смиренно изгибаясь Хилковъ.
— У... у... у! а-а-а чхи!
— Здлявія зеляю!
Еще и еще разъ грозное у! у! прерываемое чиханіемъ и увѣнчанное: „здлявія зеляю!“
— Да не здравія желаю! а посмотри, что у тебя мальчишки дѣлаютъ! прокричалъ наконецъ Погодинъ, захлопывая за собою дверь.
— Вотъ-сь, господа-сь, говолиль я-сь: Михаль Петлевиць: вотъ онъ Михаль Петлевиць и есть.
Послѣднимъ надворнымъ строеніемъ обширной Погодин-
