Бѣляева, котораго Погодинскіе школьники прозывали „хром-бѣсомъ“ (онъ былъ хромъ), въ отличіе отъ латинскаго учителя Бѣляева, который прозывался „черненькимъ“.
Когда послѣдній въ видѣ экзамена развернулъ передо мною на удачу Энеиду, и я, не читая по-латыни, сталъ переводить ее по-русски, онъ закрылъ книгу и поклонившись сказалъ: „я не могу вамъ давать латинскихъ уроковъ“. И дѣйствительно съ той поры до поступленія въ университетъ я не бралъ латинской книги въ руки. Равнымъ образомъ для меня было совершенно безполезно присутствовать на урокахъ математики, даваемыхъ нѣкоимъ магистромъ Хилковымъ школьникамъ, проживавшимъ въ самомъ домѣ Погодина и состоявшимъ въ вѣдѣніи надзирателя нѣмца Рудольфа Ивановича, обанкрутившагося золотыхъ дѣлъ мастера. Рудольфъ Ивановичъ къ намъ съ Чистяковымъ вхожъ не былъ; но и у своихъ шаловливыхъ и задорныхъ учениковъ не пользовался особымъ вниманіемъ и почетомъ.
Обѣдать и ужинать мы ходили въ домъ за общій столъ съ десяткомъ учениковъ, составлявшихъ Погодинскую школу, въ которой продовольственною частью занималась старуха мать Погодина, Аграфена Михайловна, отличавшаяся крайней бережливостью.
Для ясности воспоминаній скажу нѣсколько словъ о расположеніи Погодинскаго дома и принадлежащихъ къ нему угодій.
На восходящей отъ параднаго крыльца стеклянной галлереѣ было двое дверей; направо противъ крыльца нашего флигеля, въ которомъ мы проживали съ Чистяковымъ, и налѣво въ переднюю, изъ которой не широкій корридоръ проходилъ черезъ весь домъ до противоположнаго дѣвичьяго крыльца, отдѣляя большую половину дома съ пріемной, обширной гостиной, превращенной въ кабинетъ Погодина съ балкономъ на Дѣвичье поле, отъ домашнихъ помѣщеній. За парадной анфиладой находилась спальня и вообще женскія комнаты.
За глухою стѣной Погодинскаго кабинета находилась довольно обширная столовая, освѣщаемая сверху стекляннымъ куполомъ, крыша котораго виднѣлась со всѣхъ пунктовъ Дѣ-
