В. П. Боткинъ писалъ:
„Давно уже я въ долгу у васъ: все собирался написать обстоятельное письмо, — и до сихъ поръ не собрался. Вы уже знаете изъ газетъ объ ужасномъ дѣлѣ, которое, къ великому счастію Россіи, не совершилось, и я посылаю вамъ портретъ Комисарова, рукою котораго отвращенъ ударъ, направленный на Государя. Назначеніе графа М. И. Муравьева предсѣдателемъ слѣдственной комисіи всѣхъ обрадовало и успокоило. Все торжествуетъ избавленіе Государя отъ угрожавшей опасности; но тревожно задумываешься о нашей молодежи, или о той части нашей молодежи, которая отравлена самыми безсмысленными доктринами. При моей нервной болѣзненности, это подѣйствовало на меня сильно и тяжело. А въ такомъ состояніи я не могу писать. — Посылаю вамъ „Собаку“ Тургенева, которую Анненковъ вздумалъ напечатать въ Петербургск. Вѣдом. По моему, это очень плохо во всѣхъ отношеніяхъ.
„Проэктъ странствія въ Крымъ оставленъ: я просто боюсь пуститься въ такой пространный путь. Твое сопутствіе сначала подогрѣло было меня, — но сообразивъ, что мы бы должны были отправиться въ іюлѣ, т. е. въ сильные жары, и сильнѣйшіе жары быть въ Крыму, — признаюсь, это соображеніе совсѣмъ охладило меня. — Ничто такъ не радуетъ меня, какъ добрыя вѣсти о Степановкѣ. Не браните меня за такое краткое письмо: скоро напишу подлиннѣе, а теперь чувствую такую слабость, что съ усиліемъ лишь могу ходить, да и то немного.
„Вотъ я и въ Баденѣ! Но вамъ, въ вашемъ мирномъ пріютѣ, трудно представить себѣ, какое тяжкое время теперь переживаетъ Германія! Мы въ Россіи не можемъ представить себѣ, что значить война для этой переполненной населеніемъ и разнообразнѣйшими интересами Германіи. Всѣ дѣла словно
