„Пишу къ вамъ хотя нѣсколько словъ, не желая откладывать; такъ темно, что нельзя иначе писать, какъ при лампѣ, — отчего болятъ у меня глаза. Тысячу спасибо за письма ваши. Хорошо, что ѣдете въ Москву, но еще будетъ лучше, если вы пріѣдете ко мнѣ въ Петербургъ. Теперь вы знаете мое помѣщеніе, и если вамъ оно не противно, то пріѣзжайте опять на старое мѣсто. Притомъ же Митя можетъ быть поѣдетъ въ Петербургъ подъ наблюденіе Сережи, почему бы и вамъ не ѣхать ко мнѣ? Но надо замѣтить, что грудь Мити внушаетъ большое опасеніе Сережѣ и очень можетъ статься, что, если Сережа сочтетъ нужнымъ, — то отправить Митю въ теплый климатъ. Сережа намѣренъ съѣздить въ Москву на праздники, и это можетъ рѣшиться тамъ. Сказать не могу, какъ мнѣ жаль Митиньку.
„Съ какимъ живѣйшимъ интересомъ я читалъ твое письмо! Я съ своей стороны нахожу очень хорошимъ, что ты намѣреваешься искать должности мироваго судьи, здраваго сужденія не занимать, — а это всего нужнѣе. Здоровье мое ничего — ковыляетъ. Да уладь ты съ Катковымъ, надо извинять недостатки въ такихъ людяхъ. Ничего не надо ставить въ упоръ. Ты кротокъ, какъ голубь, но на тебя находитъ иногда столбнякъ, дѣлающій тебѣ подчасъ несноснымъ. Катковъ Богъ знаетъ какъ радъ сойтиться съ тобою, а уступить ты долженъ, ибо они всетаки хозяева журнала. Люди порядка и здравомыслія не должны ссориться, въ виду стаи собакъ, окружающей ихъ. Съ Александра Никитича Ш—а ты получилъ 1000 руб., — это для меня неожиданный сюрпризъ. Буду ждать отъ васъ письма изъ Москвы. Досвиданія.
Во избѣжаніе скучныхъ повтореній, не буду говорить о выпавшемъ снѣгѣ и неизмѣнномъ переѣздѣ въ кибиткѣ черезъ Новоселки и Спасское въ Москву на праздники; оттуда черезъ три недѣли мы, по окончаніи праздниковъ, тѣмъ же порядкомъ вернулись въ Степановку, заѣхавши къ Толстымъ въ Ясную Поляну.
