птица, — и твоему гармоническому носу неприлично свистать въ эту старую, Жанъ-Жакъ-Руссовскую, лженатуральную и всякими пошлыми слюнями загаженную дудку. Ты чувствуешь потребность лирическихъ изліяній и дѣтской радостной вѣры — качай! Ты желаешь подъ каждое чувство подкопаться, все обнюхать, разорить, расколотить, какъ орѣхъ, — валяй! Главное, будь правдивъ съ самимъ собою и не давай никакой, даже собственнымъ иждивеніемъ прозведенной, системѣ осѣдлать твой благородный затылокъ! Повѣрь: въ постоянной боязни рассудительности гораздо больше именно этой разсудительности, передъ которой ты такъ трепещешь, чѣмъ всякаго другаго чувства. Пора перестать хвалить Шекспира за то, что онъ, молъ, дуракъ; это такой же вздоръ, какъ утверждать, что россійскій крестьянинъ между двумя рыготинами сказалъ какъ бы во снѣ послѣднее слово цивилизаціи. „Das ist eitel Larifari!“ говорятъ мои друзья нѣмцы“.
„Вотъ вамъ, душа моя, profession de foi, — для васъ впрочемъ не новая, дѣлайте изъ нея, что хотите. А что вамъ нѣкоторые звуки въ „Довольно“ пришлись по уху, — меня радуетъ. Я готовъ даже сказать вамъ по секрету, что не только одинъ Боткинъ, но даже сто Боткиныхъ (Господи! какое это было бы зрѣлище!) не въ состояніи увѣрить меня, что „Довольно“ одинъ „наборъ словъ“. Не такъ оно писалось; ну да въ сторону это! A propos de bottes... kine, я получилъ отъ этого франта письмо изъ Парижа, въ которомъ онъ меня увѣдомляетъ, что ѣдетъ въ ноябрѣ въ Петербургъ, и что у него происходитъ бурчаніе въ животѣ.
„Призраки“ уже переведены Мериме и даже (между нами!) были читаны имъ — кому бы вы думали? — императору и императрицѣ французовъ. Спѣшу прибавить для успокоенія людей, могущихъ мнѣ завидовать, что Revue des deux mondes отказалъ въ помѣщеніи тѣхъ же самыхъ „Призраковъ“, — какъ гили несуразной. Передайте сіи факты М-me Энгельгардтъ съ моимъ усерднымъ поклономъ.
„Впрочемъ о себѣ скажу вамъ, что я здоровъ, не смотря на приближающуюся холеру, достраиваю свой домъ и хожу часто на охоту. На дняхъ я убилъ довольно оригинальное
