всяческаго, жаловаться на его лихорадочность, но въ результатѣ выходитъ, что человѣкъ связанъ таинственными нитями со своею средою и нѣтъ никакой возможности ему смотрѣть на все равнодушно. Вотъ я, ничего не дѣлающій человѣкъ, а между тѣмъ я страдаю всѣми болями настоящего времени. Увы! для Россіи прошло то время, когда можно было уходить въ созерцательную жизнь.
„Поутру часовъ въ 9 я обыкновенно хожу гулять, и вотъ на одной изъ этихъ прогулокъ, сходя съ моста, я поскользнулся на скользкомъ отъ утренняго мороза гранитѣ и повредилъ себѣ правую руку. Боль и опухоль до сихъ поръ мѣшаютъ мнѣ писать, что видно изъ моего дурнаго почерка. Нѣсколько дней я не могъ выходить. Ты, Маша, напрасно вспоминаешь о бальтазарахъ: обѣдъ въ Степановкѣ лучше всѣхъ бальтазаровъ, уже по тому одному, что онъ простъ и, слѣдовательно, здоровѣе и умѣреннѣе. Обѣдъ, состоящій изъ одного холоднаго ростбифа, есть идеалъ здороваго обѣда. У меня вчера обѣдали семь человѣкъ, и поваръ Англійскаго клуба, по обыкновенію, оказался исправнымъ, не смотря на то, что обѣдъ былъ по 2 рубля съ человѣка. Въ этомъ отношеніи я устроился очень практично. Тургеневъ сбирается пріѣхать сюда на Святой недѣлѣ, но, вѣроятно, опоздаетъ, а такъ какъ я думаю ѣхать въ Москву въ половинѣ апрѣля, то я его вѣроятно не увижу здѣсь. Онъ и въ правду кончилъ свое „Довольно“ и прислалъ сюда въ цензуру. Это очень коротенькая вещь, не повѣсть, a лирическія изліянія. Я не читалъ, но даже Анненковъ говоритъ, что очень слабо. Совсѣмъ расползся Иванъ Сергѣевичъ, и внутренній нервъ его завялъ и сдѣлался дряблымъ н хилымъ.
„Теперь стоятъ здѣсь солнечные дни, и уже ѣзда на саняхъ прекратилась, — словомъ, весна во всемъ ходу. Каково то у васъ, — я думаю разливное море. Сегодня былъ у меня Некрасовъ и просидѣлъ три часа. Дѣло въ томъ, что его вонючая лавочка „Современника“ дѣлается самому ему гадкою. Онъ слишкомъ уменъ, чтобы не чувствовать ея омерзительности. Онъ говоритъ, что принялся за работу — поэму, на-
