и аффенталеромъ, — все это въ томъ предположеніи, что вся штука не лопнетъ, и домъ во вкусѣ Лудовика ХІІІ-го не окажется преждевренной развалиной. А было бы жаль; потому что, надо сознаться, хорошо живется въ Баденѣ: милые люди, милая природа, охота славная... Но однако какъ ты неправильно и безпорядочно пишешь, точно лирическій поэтъ, у котораго сосетъ подъ ложечкой. Ты пьянъ что ли? Нѣтъ, но мнѣ спать хочется. А потому спѣшу второпяхъ заявить, что я дней черезъ пять возвращаюсь въ Баденъ, что мнѣ надо туда писать, что я стараго пріятеля лобызаю въ уста сахарныя и въ носъ сизый и низко кланяюсь его женѣ. Vanitas vanitatum!
„Любезнѣйшій Аѳан. Аѳан., вчера, вернувшись изъ Парижа, куда я ѣздилъ дней на десять, я нашелъ здѣсь ваше письмо изъ Степановки съ стихотвореніемъ на мое имя. Нечего и говорить, что печатаніе этого стихотворенія ничего кромѣ удовольствія мнѣ доставить не можетъ. Но въ немъ есть одинъ жестокій стишокъ, который нужно исправить: „Въ тѣлесныхъ нѐдугахъ животворящій ключъ“... по-русски говорится: недугахъ, а нѐдуги отзываются чѣмъ-то очень семинарскимъ, вродѣ до̀быча. Есть еще два маленькихъ пятнышка: отчего „твой вздохъ“ не долетаетъ? — Вопервыхъ, я здѣсь не вздыхаю; а вовторыхъ, — этотъ стихъ не вытекаетъ изъ предыдущаго. Потомъ почему: лишь здѣсь? Стало быть надо понять, что только въ Степановкѣ вы желаете умереть, а въ другихъ мѣстахъ желаете больше жить? — Въ такомъ случаѣ всѣмъ почитателямъ вашего таланта слѣдуетъ молить судьбу, чтобы она разлучила васъ со Степановкой? — Но это сущія мелочи, а все стихотвореніе очень мило и кромѣ того обрадовало меня извѣстіемъ, что у васъ деревья разрослись „зеленымъ хороводомъ“. Также очень пріятно было узнать, что вашъ процессъ кончился мировою. Я написалъ вамъ на дняхъ довольно сумасбродное письмо на имя Василія Великаго, или
