нашей мировой въ буквальномъ смыслѣ моихъ словъ, для того чтобы, въ случаѣ одобренія проэкта Алексѣемъ Кузьмичемъ, писарь имѣлъ время переписать его набѣло для нашихъ подписей.
— Ну что, Алексѣй Кузьмичъ, сказалъ на другой день посредникъ входящему Б—ву. Хорошее дѣло, кажется, вы, господа, затѣяли. Прислушайте, что я написалъ начерно и поправьте, если что найдете не такъ.
При чтеніи проекта Б—въ все время говорилъ: такъ-съ, такъ-съ, совершенно „исправедливо“. Но дойдя до печатей, онъ обратился къ Клушину со словами: „Сергѣй Семеновичъ, какъ вы полагаете, слѣдуетъ обозначать начало моей воды отъ первой или второй печати?“
— Я, тоненькимъ и жирнымъ фальцетомъ захихикалъ Клушинъ, — я обязанъ скрѣплять общее ваше желаніе, выраженное съ надлежащей ясностью; а ужь совѣтовать, извините, никому изъ васъ не могу.
— Да какъ же таперича? началъ Б—въ.
Эта канитель начинала меня бѣсить, и я невольно проговорилъ: „видите, Алексѣй Кузьмичъ, а вчера еще по рукамъ ударили; а я-то отъ своихъ словъ не отпираюсь.
— Да будетъ вамъ! перебилъ насъ Сергѣй Семеновичъ. — Коли уговорились, то надо писать; а не рѣшились, оставимте дѣло.
— Ну да ужь что жь! перебилъ Б—въ. Видно такъ тому дѣлу и быть: прикажите переписывать.
— А мы съ вами, господа, сказалъ Сергѣй Семеновичъ, — покуда чайку попьемъ. Часамъ къ десяти мы еще разъ прослушали и подписали переписанную въ двухъ экземплярахъ мировую. Какъ я ни рвался довести дѣло до надлежащаго конца, оказалось, что исполнить его невозможно было съ желаемой скоростью. Посредникъ счелъ нужнымъ вызвать изъ Ливенъ исправника, депутата отъ купечества, пригласить трехъ свидѣтелей дворянъ и трехъ купцовъ и даже священника. А такъ какъ для приведенія въ исполненіе проекта необходимо было не только спустить прудъ на мельницѣ Б—ва до осушенія нашей рабочей канавы, но приходилось поджидать и необы-
