десятинъ. Поѣдемте посмотрѣть, что это за песчаный переносъ?“
По указанію сельскаго старосты и выборныхъ, мы увидали песчаную гривку, шириною не болѣе двухъ аршинъ, едва замѣтно желтѣющую по огородному чернозему. Конечно, я ничего не возражалъ при крестьянахъ, но, вернувшись домой, не могъ не сказать Сергѣю Семеновичу, что со стороны крестьянъ это очевидная прижимка для полученія лишняго.
— Хе-хе-хе! захихикалъ Сергѣй Семеновичъ, замѣтивъ мое волненіе. — Да ужь будетъ вамъ, будетъ! Гдѣ ужь на свѣтѣ эта абсолютная правда? Ну, конечно, придирка. Да плюньте вы на эти двѣ десятины, и сейчасъ кончимъ все дѣло.
Черезъ нѣсколько дней сдѣлка по обоюдному соглашенію была окончательно оформлена.
Вначалѣ этого пріѣзда противникъ мой по мельничному процессу Б—ъ неоднократно пріѣзжалъ ко мнѣ съ предложеніемъ мировой. Не справляясь даже съ мнѣніемъ нашего арендатора А—ва, я не разъ предлагалъ Б—ву четыре аршина четыре вершка на его плотинѣ, вмѣсто прежнихъ четырехъ аршинъ двухъ съ половиною вершковъ. Но онъ и слышать не хотѣлъ, повторяя: „помилуйте, 12 вершковъ то мои неотъемлемые“. — А когда я въ совѣщаніяхъ съ А—вымъ только заикался о предоставлении Б—ву восьми вершковъ, А—въ вопилъ, что тогда надо бросить мельницу и бѣжать. Однажды когда, по разверстаніи съ крестьянами, мы собирались уже въ Степановку, появился Б—въ съ тѣми же безплодными толками.
— Не могу понять, сказалъ онъ, изъ-за чего мы съ вами, Аѳан. Аѳан., судимся?
— Это вы, отвѣчалъ я, лучше меня знаете, такъ какъ желаете въ пользу своей будущей крупчатки уничтожить мою, существующую десятки лѣтъ.
— Я ничего, отвѣчалъ Б—въ, не желаю; а желаю только чтобы было „исправедливо“. Ваша мельница пускай остается при своей водѣ; пустимъ ее на всѣ поставы; а что затѣмъ изъ подъ всѣхъ колесъ въ рѣку стечетъ, то мое.
— Если бы вы только этого хотѣли, отвѣчалъ я, то не тягались бы мы съ вами по судамъ.
