ваго старичка въ блузѣ неопредѣленнаго цвѣта, въ сѣрыхъ нанковыхъ старыхъ брюкахъ и женскихъ изношенныхъ башмакахъ на босу ногу. Минутъ черезъ пять тотъ же старичекъ вошелъ въ комнату Александра Андреевича, который тотчасъ же познакомилъ насъ. Старичекъ присѣлъ противъ меня на стулъ, и разговоръ самъ собою склонился къ оборонѣ Севастополя и къ печальному виду покрывающихъ его развалинъ.
— Да, сказалъ Реуновъ, развалины эти для другихъ безмолвны, но для меня онѣ краснорѣчивѣе всякихъ обитаемыхъ жилищъ. Поневолѣ поправилъ я вотъ этотъ домъ, въ которомъ живу; а вотъ тотъ, что выходитъ на улицу, и котораго я возстановлять не соберусь, напоминаетъ мнѣ не только время осады, но и покойную мою жену, жившую въ немъ почти до полнаго его разрушенія. Какъ я ее ни уговаривалъ измѣнить своимъ привычкамъ въ такое опасное время, она продолжала сидѣть на своемъ обычномъ мѣстѣ подъ окномъ и вязать чулокъ. Я въ это время командовалъ Николаевскимъ бастіономъ при входѣ въ Сѣверную бухту и долженъ былъ выдерживать усиленный огонь непріятельскаго флота. Тѣмъ не менѣе жена моя ежедневно приходила ко мнѣ на бастіонъ со служанкой и всѣми чайными принадлежностями въ обычное время — восемь часовъ вечера. Видя вокругъ себя ежеминутныя жертвы непріятельскихъ снарядовъ и потоки крови, я умолялъ жену не подвергать себя безполезной опасности; но она на всѣ мои убѣжденія отвѣчала, что иначе поступать не можетъ, и, напоивши меня чаемъ, помогала убирать и перевязывать раненыхъ. У окна своего бель-этажа она привыкла по шуму снарядовъ узнавать ихъ направленіе, и однажды, услыхавъ шуршаніе бомбы, — подумала: „вотъ это уже близко къ намъ“. Въ ту же минуту бомба, пробивши крышу и потолокъ, прошибла полъ у ногъ жены и, пройдя антресоль, разорвалась въ подвальномъ этажѣ, въ которомъ отдыхала и чистилась смѣнившаяся рота. Занимавшій антресоль столярь, бывшій въ то время на дворѣ, услыхавъ взрывъ бомбы, вспомнилъ, что у него остался въ комнатѣ маленькій сынъ въ колыбели. Каковъ же былъ его ужасъ, когда, вбѣжавъ въ комнату, онъ увидалъ люльку
