„А вамъ позвольте дружески пожать руку и увѣрить васъ въ искренне преданныхъ чувствахъ
Повторяю неоднократно мною выраженное, — что пишу воспоминанія, а не романъ. Покойный, въ свое время извѣстный литературному міру, Ник. Ант. Ратынскій, разсказавши какой-либо забавный анекдотъ изъ дѣйствительной жизни, нерѣдко прибавлялъ: „оно, положимъ, было не совсѣмъ такъ, но такъ это надо разсказывать“. Этими словами ясно опредѣляется добросовѣстное отношеніе къ художественному повѣствованію. Но добросовѣстность по отношенію къ простымъ воспоминаніямъ состоитъ въ совершенно противоположномъ: недобросовѣстно прятать развязку, созданную самой жизнью, только потому, что она чѣмъ-либо оскорбляетъ знакомый и, быть можетъ, дорогой намъ образъ. Въ угоду такой добросовѣстности, я долженъ передать лично слышанное мною отъ Ивана Сергѣевича про его послѣднее свиданіе съ ослѣпшимъ уже 83-хъ лѣтнимъ старикомъ дядей, къ которому нарочно ѣздилъ въ его Карачевское имѣніе Юшково. Слѣпой былъ чрезвычайно радъ примирительному свиданію, не въ мѣру выпилъ шампанскаго и при этомъ вдался въ выраженія самаго необузданнаго цинизма.
Л. Н. Толстой писалъ:
„Уже и не знаю, какъ въ какомъ духѣ начать писать вамъ, дорогой Аѳанасій Аѳанасьевичъ; всетаки нѣтъ другихъ словъ, какъ виноватъ, виноватъ и кругомъ виноватъ. Хотя и всегда излишне выставленіе причинъ извиняющихъ, я всетаки ихъ напишу, потому что онѣ справедливы и объяснятъ вамъ мое состояніе. Вотъ уже съ мѣсяцъ, коли не больше, я живу въ чаду не внѣшнихъ событій (напротивъ, мы живемъ одиноко и смирно), но внутреннихъ, которыхъ назвать не умѣю. Хожу на охоту, читаю, отвѣчаю на вопросы, которые мнѣ дѣлаютъ, ѣмъ, сплю, но ничего не могу дѣлать, даже написать письмо. У меня ихъ набралось до двадцати, изъ которыхъ есть почти такія-же, какъ ваше. Нынче я какъ только
