реная невѣста всему свѣту мила“. Когда Остъ явился къ опекуну графу Сиверсу, послѣдній подалъ ему телеграмму отъ петербургскаго сонаслѣдника по имѣнію, гласившую: „возвращаю Шеншиной задатокъ въ двойномъ количествѣ и надбавляю пять тысячъ“.
Послѣ небольшихъ переговоровъ, Остъ надбавилъ пять тысячъ, и графъ отвѣчалъ телеграммой: „Воробьевка безповоротно продана Шеншиной“.
При вторичномъ общемъ нашемъ и болѣе подробномъ осмотрѣ усадьбы, оказалось, сколько хлопотъ и труда требовало ея мало-мальское благоустройство. Насъ съ женою встрѣтила старушка генеральша въ желтой турецкой шали и, указывая на валяющіеся по полу огрызки моркови, яблоки, картофельныя корки и пустую яичную скорлупу, — проговорила: „ужь извините, — вотъ крѣпостныхъ то нѣтъ и чистоты нѣтъ“.
На высокихъ и сырыхъ стѣнахъ парадныхъ комнатъ когда то прекрасные обои висѣли каскадами; о домашнихъ комнатахъ и говорить было нечего. Въ домѣ съ двойными рамами не было окна, въ которомъ разбитыя бѣлыя стекла не были залѣплены осколками зеленаго. Взобравшись съ Остомъ на мезонинъ, мы полюбопытствовали осмотрѣть и чердакъ, чтобы убѣдиться въ благонадежности желѣзной крыши. Когда въ полумракѣ мы бережно пробирались по мусору, я вдругъ невольно вскрикнулъ: „ай!“
— Что съ вами? испуганно спросилъ Иванъ Александр.
— Да помилуйте, тутъ цѣлая половина антресолей занята чердакомъ, который, какъ видите, снабженъ сходными ступенями, вѣроятно, съ цѣлью развѣшиванія бѣлья. Если высота этого чердака дозволитъ, то тутъ выйдетъ три большихъ жилыхъ комнаты, которыхъ въ домѣ такъ мало.
Оказалось, что, строившій усадьбу за сто лѣтъ тому назадъ, помѣщикъ Ртищевъ не любилъ, чтобы у него ходили надъ головой, и потому занялъ верхъ надъ парадными комнатами чердакомъ. Конечно, первой заботою нашею было смѣрить высоту чердака отъ пола до верхнихъ балокъ. — Увы! она оказалась всего въ три аршина, чего очевидно было слишкомъ мало; — и вотъ съ этой минуты мысль о поднятіи по-
