Настала зима, выпалъ глубокій снѣгъ, и я не безъ удовольствія видѣлъ, что братъ усердно занялся выѣздкою молодыхъ лошадей. Совѣстно вспомнить, что я вторично простодушно попался на ту же самую штуку. Взявши наканунѣ 1000 рублей, братъ объявилъ, что ѣдетъ по дѣлу въ Орелъ; а черезъ недѣлю я получилъ изъ Кіева письмо, въ которомъ братъ указывалъ мнѣ адресъ своего кіевскаго пріятеля, который постоянно будетъ знать о мѣстѣ его нахожденія и служить передаточнымъ пунктомъ простой и денежной корреспонденціи. Въ то же время братъ сообщалъ, что отправляется въ Сербію добровольцемъ. Черезъ нѣсколько времени пріятель его сообщилъ мнѣ, что братъ купилъ себѣ верховую лошадь и испросилъ, если не ошибаюсь, на смотру въ Бѣлой Церкви, какъ милости, у Его Имп. Высочества Главнокомандующего дозволенія поступить волонтеромъ въ казаки. Такимъ образомъ онъ и поступилъ въ казачій полкъ рядовымъ. Это было послѣднимъ, полученнымъ мною о братѣ, извѣстіемъ.
Въ этотъ зимній пріѣздъ въ Москву, мы снова остановились въ гостинницѣ Парижъ, и насмѣшливый Борисовъ презабавно представлялъ содержательницу француженку, ловившую его въ корридорѣ съ вопросомъ: „etes vous riche, monsieur?“
Такъ какъ Оленькѣ минуло 18 лѣтъ, то мы стали съ нею понемногу выѣзжать. Пришлось мнѣ раза два побывать и въ гостинницѣ Лондонъ, въ Охотномъ ряду, гдѣ на время остановилась Любовь Аѳанасьевна, и гдѣ у подъѣзда я каждый разъ находилъ ѣздившаго съ ея сыномъ, Катковскимъ лицеистомъ, лихача извощика съ пунцовымъ покрываломъ на рукѣ. Конечно, я не говорилъ ни слова, такъ какъ моего мнѣнія не спрашивали. Но и безъ этого мнѣнія дѣло не обошлось.
Однажды, когда въ гостиной сестры сидѣла ея золовка, съ которою мы познакомились въ началѣ нашихъ воспоминаній, Любовь Аѳанасьевна подошла ко мнѣ и сказала: „ты знаешь, nous avons decidé взять Володю отъ Каткова“.
По всему, что я видѣлъ, я этого ожидалъ, не взирая на то, что мальчикъ учился очень удовлетворительно и прекрасно
