дой человѣкъ, называя себя дворяниномъ Петромъ Шеншинымъ, указываетъ на меня, какъ на роднаго брата своего, почему канцелярія проситъ у меня разрѣшенія настоящаго дѣла. Конечно, въ ту же минуту я мысленно остановился на добрѣйшемъ Ѳедорѣ Ѳедоровичѣ, который, оставивши Толстыхъ, пріютился въ Орлѣ въ богатомъ магазинѣ своего пріятеля нѣмца-кондитера Зальмана. Видно было, что ширина денежныхъ оборотовъ кондитера совершенно подавляла Ѳедора Ѳедоровича, и достаточно было поговорить съ нимъ полчаса, чтобы узнать, что Зальманъ покупаетъ по 50-ти бочекъ сахару разомъ. Братъ Петруша любилъ Ѳедора Ѳедоровича, и потому нельзя было придумать лица болѣе пріятнаго брату для первой встрѣчи.
Въ тотъ же день я послалъ письмоводителя въ Орелъ за Ѳедоромъ Ѳедоровичемъ, которому въ спутники приготовилъ благонадежнаго бывшаго слугу нашего Матвѣя, проживавшаго въ настоящее время въ качествѣ прикащика въ небольшомъ, но красивомъ имѣніи, купленномъ нами на берегу рѣки Неручи. На другой день оба нарочные, снабженные формальными удостовѣреніями и деньгами, отправились въ Варшаву.
Тѣмъ временемъ Л. Толстой писалъ:
„Кажется, что я у васъ въ долгу письмомъ, дорогой Аѳанасій Аѳанасьевичъ; но отъ этого мнѣ всетаки не легче и всетаки хочется вашихъ писемъ и главное знать про васъ. Все ли живы и здоровы? У насъ все не совсѣмъ хорошо. Жена не справляется съ послѣдней болѣзни, кашляетъ, худѣетъ — и то лихорадка, то мигрень. А потому и нѣтъ у насъ въ домѣ благополучія и во мнѣ душевнаго спокойствія, которое мнѣ особенно нужно теперь для работы. Конецъ зимы и начало весны всегда мое самое рабочее время, да и надо кончить надоѣвшій мнѣ романъ.
„Напишите пожалуйста про себя и про брата Петра Аѳан., который очень меня интересуетъ. Передайте нашъ поклонъ Марьѣ Петровнѣ и Оленькѣ; я всегда надѣюсь, что у васъ
