какъ Л. T.“ (полагаю, что эти буквы означаютъ Льва Толстаго).
„Если въ этой фразѣ вы имѣли цѣлью единственно украшеніе рѣчи вродѣ „стола Спартака“, то мнѣ остается сожалѣть, что вамъ угодно было употребить именно это украшеніе; если подъ этимъ скрывается какая-нибудь сплетня, то прошу васъ быть увѣреннымъ, что я никогда и ни передъ кѣмъ не отзывался о Львѣ Толстомъ иначе, какъ съ полнымъ уваженіемъ къ его таланту и характеру, и это уваженіе будетъ мною въ скоромъ времени высказано передъ французской публикой въ предисловіи къ изданію переводовъ съ его произведеній; если же наконецъ вамъ померещилось что ни будь подобное въ моихъ письмахъ, то вамъ стоитъ ихъ перечесть, чтобы убѣдиться въ вашей ошибкѣ. Не сомнѣваюсь въ вашемъ чувствѣ справедливости и увѣренъ, что вы даже мысленно откажетесь отъ фразы вашего письма, приведенной мною. Къ тому же я не привыкъ швыряться ни оскорбленіями, ни грязью, не потому, чтобы иные люди этого не стоили, но я не охотникъ марать руки и предоставляю другимъ подобныя упражненія.
„Не могу не замѣтить, что вы напрасно благодарите судьбу, устранившую ваше имя отъ соприкосновенія съ нынѣшней литературой; ваши опасенія лишены основанія: какъ Фетъ, вы имѣли имя, какъ Шеншинъ, вы имѣете только фамилію.
Остаюсь съ совершеннымъ уваженіемъ
Это письмо исполнило наконецъ мѣру моего долготерпѣнія. Впослѣдствіи, при своемъ примиреніи съ Толстымъ, къ которому Тургеневъ явился съ повинною въ Ясную Поляну, послѣдній жаловался ему, что въ отвѣтномъ письмѣ, о которомъ здѣсъ говорится, я собралъ все, чѣмъ только могъ уязвить его наиболѣе чувствительнымъ образомъ. Я началъ съ того, что замѣтилъ, какъ въ первомъ письмѣ онъ очевидно не зналъ что сказать и по написанному крупно написалъ „прочія привычки“. Жаль, что не сказалъ какія. Конечно, я скло-
