— Вы же не даете мнѣ говорить.
— Но я всетаки хочу помѣстить свое словечко.
И такъ до безконечности, пока я не всталъ и не ушелъ, громко хлопнувъ дверью.
Черезъ часъ коляска, долженствующая отвезти ее на станцію, была у крыльца, и она, получивши разсчетъ и паспортъ, уѣхала, ни съ кѣмъ не простясь.
На этотъ разъ не довѣряя рекомендаціямъ, я увезъ прямо изъ конторы небольшую, среднихъ лѣтъ, нѣмку съ весьма замѣтными усами. Каковы въ сущности были ея воспитательныя способности, сразу рѣшить было трудно; но въ громкой самоувѣренности, по крайней мѣрѣ, у ней недостатка не было. Такъ, напримѣръ, увѣряя, что любой ученикъ въ полгода научится у нея играть въ четыре руки, она повторяла: „so spielt er mir“ (онъ у меня заиграетъ). Даже за обѣдомъ она не скрывала своихъ научныхъ свѣдѣній, и нужно было видѣть зарю счастья въ глазахъ насмѣшливаго Петруши, когда гувернантка, передавая извѣстный анекдотъ объ учрежденіи ордена Подвязки, съ полной увѣренностью приписала эту любезность Оттону III. Съ какимъ злораднымъ счастіемъ Петруша старался расчистить дорогу передъ ея Оттономъ, не обращая вниманія на мои укоризненные взгляды. Зато тотчасъ же послѣ обѣда я задалъ школьнику жестокую головомойку. „Тебѣ, говорилъ я, весело щеголять своимъ грошевымъ знаніемъ, но ты не хочешь подумать, каково мнѣ ежеминутно бѣгать въ Москву за новыми гувернантками. То, что ты дѣлаешь, настолько же неделикатно по отношенію къ гувернанткѣ, какъ и ко мнѣ. Если ты желаешь мѣшать воспитанію сестры, то оставайся на вакацію въ лицеѣ у Павла Михайловича“.
Не могу не припомнить одной, случайно проявившейся, черты характера 15-ти лѣтняго Петруши Борисова.
Однажды, при видѣ кипы старинныхъ семейныхъ бумагъ, онъ сталъ вкрадчивымъ голосомъ проситъ позволенія просмотрѣть свои Борисовскіе документы. „Можешь, отвѣчалъ я, если снова уложишь ихъ въ томъ порядкѣ, въ какомъ найдешь“.
Такъ какъ бывшая наша спальня, въ которой хранились
