цевъ заболѣлъ недѣли три тому назадъ той страшной болѣзнью, которую называютъ головною водянкой, и послѣ страшныхъ 3-хъ недѣльныхъ мученій третьяго дня умеръ, а нынче мы его схоронили. Мнѣ это тяжело черезъ жену, но ей, кормившей самой, было очень трудно.
„Вы хвалите Каренину, мнѣ это очень пріятно, да и какъ я слышу, ее хвалятъ; но навѣрное никогда не было писателя, столь равнодушнаго къ своему успѣху, какъ я. Съ одной стороны школьныя дѣла, съ другой — странное дѣло — сюжетъ новаго писанья, овладѣвшій мною именно въ самое тяжелое время болѣзни ребенка и самая эта болѣзнь и смерть. Ваше стихотвореніе мнѣ кажется эмбріономъ прекраснаго стихотворенія; оно, какъ поэтическая мысль, мнѣ совершенно ясно, но совершенно неясно, какъ произведеніе слова. Отъ Тургенева получилъ переводъ, напечатанный въ Temps, Двух гусаровъ и письмо въ третьемъ лицѣ, просящее извѣстить, что я получилъ и что Г-жой Віардо и Тургеневымъ переводятся другія повѣсти, —что ни то, ни другое совсѣмъ не нужно было.
„Очень благодарю Петра Аѳан. за генеалогію лошадей. Я боюсь только, не слишкомъ ли тяжелъ и рысистъ молодой жеребецъ; старый жеребецъ мнѣ больше бы нравился. Очень рады будемъ съ женою, если вы съ Марьей Петровной заѣдете къ намъ и подарите намъ денекъ.
Тургеневъ:
„Пишу вамъ, любезнѣйшій А. А., за два дня до собственнаго моего отъѣзда въ Россію и пишу изъ домика на хрустальномъ заводѣ, занимаемаго моею дочерью, съ которою я пріѣхалъ проститься. Я получилъ ваше письмо съ приложеннымъ письмомъ любезнаго Пети, у котораго уже образовался совершенно литературный и ученый почеркъ. Отвѣчать я ему буду не письменно, а словесно, во время моего пребыванія въ Москвѣ; нарочно поѣду въ лицей Каткова (мнѣ молодой Милютинъ сказывалъ, что я не рискую встрѣтить тамъ
