Это не только глупо, но даже нагло и скверно. Я такъ радъ, что мы съ вами вмѣстѣ abs. Жена благодаритъ за память.
Тургеневъ:
„Любезнѣйшій Аѳан. Аѳан., какимъ то чудомъ (французская почта чрезвычайно исправна) ваше письмо съ уполномоченіемъ Толстаго прибыло въ rue de Douai только вчера, т. е. черезъ съ небольшимъ три недѣли! мнѣ этотъ фактъ въ сущности только потому непріятенъ, что онъ могъ внушить вамъ мысль, что я не умѣлъ оцѣнить готовность, съ которою вы исполнили мою просьбу. А я и вамъ, и Л. Н. Толстому очень благодаренъ. Теперь уже сезонъ на исходѣ, но я все таки постараюсь помѣстить въ Revue des deux mondes или въ Temps его „Три смерти“, а къ осени непремѣнно напечатаю „Казаковъ“. Чѣмъ чаще перечитываю я эту повѣсть, тѣмъ болѣе убѣждаюсь, что это chef d’oeuvre Толстаго и всей русской повѣствовательной литературы. Надѣюсь, что онъ совсѣмъ поправился въ своемъ здоровьи. Ко мнѣ, послѣ 16-ти мѣсячнаго молчанія, вернулась подагра, и вотъ уже цѣлая недѣля, какъ я не схожу съ дивана или постели. Что дѣлать! — терпѣніе, больше ничего не остается. Со всѣмъ тѣмъ мой отъѣздъ въ Россію не откладывается. Полагаю выѣхать отсюда въ концѣ апрѣля. Нынѣшнимъ лѣтомъ мы увидимся навѣрное. А до тѣхъ поръ желаю вамъ всяческаго благополучія на всѣхъ вашихъ поприщахъ: хозяйственномъ, судебномъ, педагогическомъ, литературномъ; жму вамъ крѣпко руку и прошу передать Марьѣ Петровнѣ мой усердный поклонъ.
Л. Толстой:
„У насъ горе за горемъ; вы съ Марьей Петровной вѣрно пожалѣете насъ, главное Соню. Меньшой сынъ 10-ти мѣся-
