— Дмитрій, сказалъ я подымавшемуся ко мнѣ слугѣ, — пришли два гостя, и Василій Петровичъ требуетъ двухъ добавочныхъ обѣдовъ.
— Господи! застоналъ Дмитрій. — Что-жь тутъ-то дѣлать!?
Какихъ усилій стоило Дмитрію разрѣшеніе новой задачи — не знаю; но мы обѣдали въ числѣ двѣнадцати человѣкъ, какъ ни въ чемъ не бывало.
Нѣсколько лѣтъ спустя, когда, по смерти Василія Петровича, Дмитрій Кирил. служилъ уже у Михаила Петровича, я не могу забыть слѣдующаго момента. Собиратель майоликъ Мих. П. Боткинъ приглядѣлъ на аукціонѣ графини Кушелевой дорогое итальянское блюдо съ похищеніемъ Елены. Въ извѣстный день Боткинъ входить со сдержаннымъ торжествомъ, а за нимъ Дмитрій Кир. въ завязанной салфеткѣ несетъ драгоцѣнное блюдо, нимало не скрывая своего восторга. Хотя я смѣло могу сказать, что никогда не встрѣчалъ такого образцоваго служителя, но не могу промолчать о немъ, какъ о выдающемся явленіи изъ далеко непривлекательнаго типа нашихъ слугъ. Типъ этотъ вообще представляетъ раболѣпное униженіе передъ непосредственной возможностью тычка сь одной стороны и высокомѣрное презрѣніе при возможной безнаказанности. Выдающимся признакомъ неблаговоспитанности служитъ злоупотребленіе благодушнымъ обращеніемъ. Увы! — эта черта не одной только прислуги и не къ ней одной приложимо слово: забываться. Никакое любезное обращеніе не могло ни на минуту поколебать спокойнаго убѣжденія Дмитрія Кирилов. и измѣнить его ровнаго, свободнаго и почтительнаго тона. Онъ видимо допускалъ любезность высшихъ только до извѣстныхъ предѣловъ. Такой благовоспитанности Дмитрія Кирилловича могли бы позавидовать многіе.
Толстой писалъ отъ 15 іюля 1864 года:
„Милый другъ, Аѳанасій Аѳанасьевичъ! Тоже два слова. Жена диктуетъ: весь домъ боленъ. А я отъ себя прибавляю: и начинаетъ выздоравливать. Ваше приглашеніе всѣхъ порадовало. Мы переглянулись съ женою и съ Таней (свояченицей), улыбнулись всѣ: „а вотъ бы славно! поѣдемъ къ Фетушкѣ, ей-Богу“. И поѣхали бы, коли бы не горловая боль
