Л. Толстой отъ 25 августа 1873 г. писалъ:
„22-го мы благополучно пріѣхали изъ Самары и сгораемъ желаніемъ васъ видѣть. Спасибо, что не забываете насъ. По настоящему, нѣтъ времени нынче писать вамъ; но такъ боюсь, чтобы вы не проѣхали мимо насъ, что пишу хоть два слова. Не смотря на засуху, убытки, неудобства, мы всѣ, даже жена, довольны поѣздкой и еще больше довольны старой рамкой жизни и принимаемся за труды респективные. Нашъ поклонъ Марьѣ Петровнѣ и Оленькѣ.
Тургеневъ писалъ:
„Любезнѣйшій Фетъ, я гощу здѣсь у г-жи Жоржъ Зандъ; я пріѣхалъ сюда третьяго дня изъ Парижа и привезъ съ собою ваше письмо съ эпиграфомъ изъ Гёте, неизвѣстно къ кому относящимся, — къ вамъ или ко мнѣ. Начну съ того, что вы напрасно обвиняете меня въ томъ, будто я оборачиваюсь къ вамъ подкладочной стороной. Жизненная подкладка — это грубое и вонючее полотно — меня самого со всѣхъ сторонъ окружаетъ, гдѣ ужь тутъ!. Когда вамъ приходится думать обо мнѣ, не забывайте пожалуйста, что я сталъ теперь существомъ, постоянно, какъ часовой маятникъ, колеблющимся между двумя, одинаково безобразными, чувствами: отвращеніемъ къ жизни и страхомъ смерти, — а потому и не взыскивайте съ меня. Съ эстетическими штучками и прочими пакостями, которыми вы во мнѣ дорожили, мнѣ приходится встрѣчаться теперь очень рѣдко. Я не сдѣлался болѣе серьезнымъ, но ужь навѣрное болѣе скучнымъ человѣкомъ.
„Вы правы: стихъ, приписанный мною Аксакову, принадлежитъ Хомякову. Но онъ возбудилъ во мнѣ воспоминаніе о К. С. Аксаковѣ, вопервыхъ, потому, что я не разъ слышалъ его въ устахъ К. С., сопровождаемаго обычнымъ колокольнымъ гудѣньемъ, а вовторыхъ, потому, что очень къ нему идетъ. Что же касается до моей нелюбви къ славянофильству, то какъ ни совѣстно, а приходится цитировать самого себя: „все дѣло въ ощущеніи,“ говоритъ Базаровъ. — Вы не любите
