имѣть съ бумагъ, Шеншинымъ поданныхъ, копіи и дать имъ ходъ. Буду съ нетерпѣніемъ ожидать вашего отвѣта.
P. S. „Какъ бы хорошо, если бы вы помирились съ вашимъ противникомъ; дѣло идетъ въ затяжку, а между тѣмъ онъ ловкій мошенникъ, ограждаетъ себя всѣми формальностями, которыя, впредь до аппеляціоннаго рѣшенія, въ настоящемъ моментѣ дѣла — суть вещь существенная. Да какъ вы ведете и ваше аппеляціонное дѣло? есть ли у васъ знающій юристъ, съ коимъ бы вы могли посовѣтоваться? Ибо сущая бѣда съ просителями не юристами“.
Я не успѣлъ сказать, что Василій Петровичъ на этотъ разъ привезъ не итальянца, a Дмитрія, о которомъ Тургеневъ упоминаетъ въ своемъ письмѣ. Перелистывая книгу жизни, я съ особеннымъ удовольствіемъ останавливаюсь на личности этого Дмитрія, который, прослуживши съ примѣрной ревностью къ дѣлу и безукоризненной честностью Василию Петровичу Боткину (а угодить послѣднему было далеко не легко), — перешелъ какъ бы по наслѣдству къ меньшому брату Боткина М. П., у котораго до конца своихъ дней служилъ подъ именемъ Дмитрія Кирилловича. Если покойная Варвара Петровна Тургенева сумѣла въ средѣ окружающей ее прислуги образовать хотя одного Дмитрія Кирилловича, то честь ей и слава. Дмитрій Кирилловичъ (будемъ называть его такъ) настолько понималъ французскій языкъ, что говорить при немъ на этомъ языкѣ не значило говорить тайно. Посѣтители, столько разъ подробно описывавшіе Тургеневское Спасское, не могли не замѣтить темныхъ ширмъ, покрытыхъ прекрасными акварельными букетами. Эти букеты рисованы Дмитріемъ Кирил. Когда Варварѣ Петровнѣ подавали утромъ особенно понравившійся ей букетъ цвѣтовъ, она приказывала Дмитрію поставить его въ воду и затѣмъ срисовать. По поводу Дмитрія Кирилловича, передо мной возникаетъ смутный образъ Варв. Петр. Тургеневой, столь многократно выставленной
«На диво черни простодушной»...
