томъ же семействѣ на меньшую сестру, которую отецъ въ настоящемъ году вывозилъ въ Петербургѣ. Дѣвушка несомнѣнно была красива. И вотъ по поводу-то ея, братъ и предавался всевозможнымъ лирическимъ порывамъ. Предвидя повтореніе столь пагубнаго для его нравственнаго организма приключенія, я употребилъ всѣ мѣры, чтобы удержать его отъ новаго увлеченія.
— Ахъ, нѣтъ! восклицалъ онъ, — самъ отецъ страстно желаетъ этого брака и приглашаетъ меня бывать у нихъ въ домѣ. Я вѣдь къ нимъ бы и не поѣхалъ послѣ того, что случилось; но онъ самъ въ деревнѣ пріѣхалъ звать меня наканунѣ ея именинъ. Онъ этого страстно желаетъ!
— Да вѣдь онъ и тогда, какъ говорилъ мнѣ самъ, этого желалъ. Вотъ если бы ты могъ сказать, что она этого желаетъ, то я благословилъ бы тебя обѣими руками. А то какъ бы послѣднее не было горше перваго.
— Ахъ, братецъ, пожалуйста, не говори! Вышивала она на подушкѣ пару голубей; я и говорю ей; „что же это ваши голуби отвернулись другъ отъ друга?“ — А она подняла на меня глаза и сказала: „а можетъ быть они когда-нибудь и взглянутъ другъ на друга“.
— Какое же ты выводишь заключеніе изъ этихъ словъ?
— Ахъ, братецъ, когда я пріѣхалъ прощаться къ ней пронесли свѣтло-золотистое палевое платье. Ужь тутъ и говорить-то нечего!
Братъ замолчалъ, и я замолчалъ послѣ такой аргументаціи.
Совершенно поправившись, я передъ отъѣздомъ въ Степановку зашелъ проститься съ В. А. Ш—ымъ, который въ свою очередь жаловался мнѣ на нездоровье. На прощаньи онъ заставилъ меня написать два слова Сергѣю Петровичу Боткину, къ которому собирался съѣздить за совѣтомъ въ Петербургъ.
Чтобы не принимать вида вмѣшательства, мы съ женою, при жизни Ивана Петровича, ни разу не посѣтили маленькой Оли Ш-ой; но ставши ея опекуномъ, я счелъ своею обязанностью взглянуть на дѣвочку, которой не видалъ въ теченіи 13-ти лѣтъ. Ее такъ ревниво оберегали, что я едва могъ добиться свиданія съ нею и нашелъ ее съ воспален-
