сквозь окна. Спасибо за сообщенныя извѣстія. Я очень радъ, что Толстому лучше, и что онъ греческій языкъ такъ одолѣлъ, это дѣлаетъ ему великую честь и приноситъ ему великую пользу. Но зачѣмъ онъ толкуетъ о необходимости создать какой то особый русскій языкъ? Создать языкъ!! — создать море. Оно разлилось кругомъ безбрежными и бездонными волнами; наше писательское дѣло — направить часть этихъ волнъ въ наше русло, на нашу мельницу! И Толстой это умѣетъ. А потому его фраза лишь настолько меня безпокоитъ, насколько она показываетъ, что ему все еще хочется мудрить. Литераторъ отвѣчаетъ только за напечатанное слово: гдѣ и когда я печатно высказался противъ классицизма? Чѣмъ я виноватъ, что разные дурачки прикрываются моимъ именемъ? Я выросъ на классикахъ и жилъ и умру въ ихъ лагерѣ; но я не вѣрю ни въ какую Alleinseligmacherie даже классицизма и потому нахожу, что новые законы у насъ положительно несправедливы, подавляя одно направленіе въ пользу другаго. „Fair play“ — говорятъ англичане; — равенство и свобода, говорю я. Классическое, какъ и реальное образованіе должно быть одинаково доступно, свободно и пользоваться одинаковыми правами. Г. Катковъ говоритъ противное; но я въ жизни ненавидѣлъ только одно лицо (не его, то уже умерло, слава Богу), а презиралъ только трехъ людей: Жирардена, Булгарина и издателя Моск. Вѣдомостей.
„Здѣшній домъ, въ которомъ я жилъ, и который я продалъ по милости дяди, — теперь проданъ окончательно — съ 1-го ноября. Баденская жизнь моя — тю-тю! Какой складъ приметъ будущее — я не знаю да я не интересуюсь слишкомъ.
«И дремля ѣдемъ до ночлега,—
А время гонитъ лошадей!»
„Желаю вамъ здоровья и крѣпко жму вамъ руку.
Онъ же:
„Любезнѣйшій Аѳ. Аѳ., такъ какъ вы очень добродушный человѣкъ и не сердитесь, когда другой пожалуй разсер-
